Один день солнца (сборник)

Вообще-то говоря, о монастыре, заселенном рабочими семьями и потому-то и ставшем Рабочим Городком, мало что было известно: народ тут жил приезжий, однако изначальные названия, плотно легшие на основу, проступали в Городке на каждом шагу. Снежная горка на развалинах соборного придела так и звалась, к примеру, Сергиевской; дом Савельевых стоял у Грязных ворот — полевого въезда в бывшую обитель. В свое время сразу же за ними начинались пашни ближней деревни, и монастырским золотарям не было нужды колесить ночами по всему городу, чтобы опустошать бочки на общих свалках, делали это они по договоренности с крестьянами на полях. Были ворота Средние, ведущие к центру города, и Базарные, за которыми до недавних дней прибойно шумел молочный базар.

…Костька вскарабкался на Монастырскую кручу и, пройдя вдоль стены, вышел к Новосильской улице. Валька Гаврутов увидел его в окно.

— Вы где были? Я прибегал к тебе два раза.

— В деревне.

— Видел их?

Костька понял, о ком речь. Сказал:

— Видел, еще в деревне, на мотоциклетах… А ты?

— Сколько раз…

— Где Вовка?

Гаврутов испуганно поглядел на Костьку и повел в дом. Там их встретила тетя Нина, Валькина мать; из своей комнатушки выглянула баба Поля.

— Где Вовка-то? — повторил Костька, чувствуя неладное.

Тетя Нина опустила руку ему на макушку, но он отстранился, и она уткнулась лицом в ладошки и заплакала. Костька тоже был готов промокнуть глаза, но сдержался и совсем хрипло произнес то же самое:

— Где Вовка-то?

— А никто не знает. — Тетя Нина откинула голову и посмотрела на свои руки, словно там могла прочесть какой-то ответ. — Как тогда исчез, так и все — как в воду… — Длинными пальцами она стала вытирать под ресницами…

…Расклеенные ночью приказы созывали население на «площадь у театра», еще вчера именовавшуюся площадью Ленина. В толпе Валька с матерью столкнулись с Мариной Васильевной из детсада. Валька, как всегда, попробовал улыбнуться воспитательнице, но та словно и не заметила его и на мать поглядела какими-то пустыми, незнакомыми глазами, спросила только: «Вы видели это?»— и качнула головой в сторону театра. Как ни было страшно, Валька тоже хотел посмотреть на то, что уже обозначили люди шепотным свистящим словом и что наводило ужас на стоящих впереди, оттуда веяло крепнущим холодом общего горя.

Постепенно их вынесло в передние ряды, и взгляд матери — она была выше, ей было все видно — резко остановился на чем-то и словно затвердел. Валька протиснулся дальше, встал на цыпочки и из-за плеча тонкошеей старухи увидел середину площади, она была пуста. Он проследил за взглядами других людей и увидел под театральным балконом длинный помост, наподобие большого верстака, а на нем четыре табуретки с красными верхами, из приставного ряда, — он видел такие, когда их класс водили на детский спектакль…

С ажурного балкона в направлении каждой табуретки свешивались веревочные петли, они легко различались на светло-желтой стене. Около помоста стояли люди с винтовками и белыми повязками на рукаве. Толпа потихоньку напирала — выжимала ближе к театру, и мать, протиснувшись к Вальке, цепко ухватила его за руку…

Тут они увидели и Вовку Агапова с дедом, людское течение дотащило их чуть ли не до балкона. Дед был без картуза, козья безрукавка расстегнута, худые небритые щеки — как две ямины, глаза выпучены. Валька почувствовал, как мать, сделавшая было движение в сторону Агаповых, запнулась, сжала ему плечо и осталась стоять где была, хотя и не отводила некоторое время глаз от старика.

Еще сильнее дрогнула материна рука, когда от исполкомовского спуска вынырнули на площадь мотоциклы, а за ними два крытых грузовика. Машины подъехали к главному входу. Из первой на мостовую высыпало десятка два солдат. По команде офицера они веером рассыпались по площади и с автоматами на изготовку, лицом к народу, образовали круговую цепь. Пока они делали это, к театру подкатили еще две машины — легковые. Из них вышли несколько офицеров и трое в штатском; все они, словно это было заранее отрепетировано, не задерживаясь, прошли к помосту и невдалеке от него остановились. К одному из группы военных приблизился офицер, что прибыл вместе с солдатами, и что-то спросил. В ответ ему кивнули головой.

У дальнего грузовика откинули задний борт, наземь соскочили солдаты; следом за ними грузно и неловко на землю спрыгнул человек в белой рубашке. «Алфеев!..»— жалостно прошелестело по затихшей площади. За вторым секретарем горкома так же тяжело соскочил с машины знакомый многим председатель горисполкома Сажин, потом его заместитель Грядунов и горкомовский шофер Андрей Ерофеич. У всех были связаны руки — за спиной, потому так неуклюже они спускались с кузова.

Доставленных людей подвели к помосту. Возле него стояла скамья, с ее помощью они поднялись наверх, взобрались на указанную каждому табуретку. Зазвучал усиленный радиоустановкой голос переводчика. Было объявлено, что военно-полевой суд приговорил главных коммунистов города к казни и что наказание ожидает всякого, кто будет замечен в пособничестве Советской власти.