Один день тьмы

Всем поступкам Артура — и прошлым, и будущим, и настоящим — имелось одно лишь оправдание, вместе с тем являющееся оправданием всего его странного, противоестественного существования. Это любовь. Банальное, истасканное слово, запачканное прикосновением тысяч немытых рук, и вместе с тем такое чистое, что кристальный горный родник казался по сравнению с ним мутной лужицей. Любовь — огонь, умирающий только для того, чтобы возродиться, образ, знакомый всем и являющийся откровением для каждого.

Теперь Артур знал совершенно точно, что все, что он раньше читал или думал об этом чувстве, — вздор и пустяки. Любовь нельзя описать. Она как полет птицы, как капля росы, в которой отражается солнце, она — как мелодия, слышимая не ушами, но сердцем, как терпкая сладость спелой вишни и горечь, что есть даже в сладости меда… Она — то единственное, что у него осталось.

Артур подходил к дому, расположенному в одном из Арбатских переулков, не скрываясь, чтобы у охраны было время сообщить о его появлении Отцу.

У ворот его действительно ждали. Его тщательно обыскали, вероятно, удивившись отсутствию оружия, и, не спрашивая ни о чем, проводили внутрь.

Двор так и щетинился невидимыми снайперами. Артур прекрасно понимал, что находится сейчас на мушке сразу нескольких винтовок, но также осознавал, что Отцу, скорее всего, захочется с ним встретиться. Хотя бы для того, чтобы выяснить, что произошло, а еще из‑за склонности к показательным парадным жестам. Отец никогда не отдаст приказ уничтожить провинившегося тайно, если есть хотя бы малейшая возможность устроить публичную экзекуцию. В одном из подвалов здания, уходящего глубоко под землю, стоял специальный агрегат с ультрафиолетовым излучением. Эта комната внушала страх всему Дому, не случайно она называлась залом казней.

Молча, словно в сопровождении теней, Артур проследовал в приемные покои Отца. Отец восседал на обитом темно‑пурпурным бархатом кресле с высокой резной спинкой, а на подлокотниках, выполненных в виде сплетенных, словно ползущих вверх, человеческих фигурок, лежали его желто‑пергаментные руки. Лицо отца было лицом мумии — с глубоко запавшими щеками и провалами глазниц, в которых угольями горели пронизывающие глаза.

Артура поставили перед ним. Отец махнул рукой, на миг нахмурился, и конвоиры поспешили удалиться, пятясь и потешно кланяясь при этом.

Затем в комнате воцарилась тишина.

Оба — и молодой, и старый вампир — не произносили ни слова, словно враги, готовящиеся вступить в смертельную битву.

Артур стоял перед сидящим старейшиной уверенно и свободно — в черном, расстегнутом на груди полупальто, из‑под которого виднелся тонкий белоснежный свитер, в узких черных джинсах и элегантных ботинках.

— Я думал, что ты умер, — проговорил наконец старейшина низким хриплым голосом — голосом, в котором не было ни единой живой нотки.

— Я умирал, но это не важно, — ответил Артур, спокойно глядя в глаза Отцу.

— Вижу. Ты изменился, — старейшина чуть наклонился вперед, вглядываясь в лицо неверного сына.

Артур промолчал, и Отец вновь прервал затянувшуюся паузу.

— Ты, изгнанник, пришел сюда, чтобы просить меня о чем‑то? — спросил он холодно.

— Нет, — Артур по‑прежнему не отводил взгляд. — Я пришел, чтобы предложить тебе кое‑что. Я знаю, где находится убежище диких.

Артур прекрасно понимал, что это мощный козырь в его руке. Выследить диких казалось совершенно невозможным. Они были подобны крысам, без труда ориентировались в «нижнем городе» — так называл Артур бесчисленные московские туннели и подвалы, к тому же постоянно меняли место проживания. Все предпринятые Московским Домом попытки произвести зачистку территорий, населенных дикими, оказывались безуспешными. Вернее, результат их был ничтожен и обычно несовместим с потерями, которые Дом нес в ходе операции.

Так что теперь, закинув удочку, Артур терпеливо ждал реакции Отца.

Старейшина потер кровавый камень своего старинного перстня и задумчиво взглянул на неверного сына.

— У тебя, конечно, есть свой способ поисков, — скорее констатировал, чем спросил, он.

Артур кивнул.

— Девчонка? — быстро спросил Отец. — Ты ведь отверг Дом ради нее.

— Полина, — кивнул Артур. — Я уведу ее от них, и войны не будет. Вы не утратите главенства в Москве и разгромите стаю, вторгшуюся на вашу территорию.

Отец опустил глаза и с минуту сидел неподвижно, словно восковая кукла.

— Ты вырос, мой мальчик, однако тебе будет трудно одному. Ты уверен, что не хочешь вернуться Домой?

— Уверен, — отрезал Артур.

— Ну что же, отрок, я полагаю, что ты не предашь меня снова. Твоя мать очень расстроилась, узнав, что ты покинул Дом, — бездонные глаза открылись и заглянули в душу Артура.

Он стоял, словно пораженный молнией.

— Я ослышался? Моя мать давно умерла, — выговорил, наконец, Артур.

— Умерла? — теперь Отец смотрел на него с привычным превосходством. — А мне известно обратное.

«Раз, два, три, четыре…» — Артуру пришлось досчитать до десяти, чтобы окончательно успокоиться. Мысли вертелись в голове, как бешеные, и самая главная из них: «Не может быть! Этого никак не может быть!»