Один день в Древних Афинах. 24 часа из жизни людей, живших там

Я хотел бы, граждане, чтобы наличие у нас обвинителей преступников было не только полезным для государства, но и повсеместно считалось человеколюбивым. Теперь же дело доходит до того, что тот, кто подвергается личному риску и навлекает на себя ненависть ради всеобщего дела, может показаться человеком, любящим не свой город, а раздоры в нем.

Ликург. «Речь против Леократа», 3^[88]

Говорить пока больше не о чем, и Герох уходит первым. Допив свое вино, он встает из-за стола и посматривает по сторонам, проверяя, не следил ли кто за их разговором. Пантарк, помощник трактирщицы, стоит у амфор с вином; в руках у него полотенце, а выражение лица в тусклом свете ламп рассмотреть невозможно. Впрочем, это не проблема. Пантарку и Фанагоре известна каждая вторая тайна в Пирее. Шагая по темной улице домой, Герох улыбается: может быть, его дела наконец начинают налаживаться.

Третий час ночи (20:00–21:00) Спартанский шпион находит золотую жилу

Мегист не скрывает того, что он спартанец. Вернуться в Спарту он, однако, не может, а поэтому не видит смысла в том, чтобы жить суровой жизнью настоящего спартиата. Спартиаты – это спартанцы, принадлежащие к сословию воинов. Они не обрабатывают землю, не торгуют и вообще не занимаются ничем, кроме подготовки к войне. Эта подготовка состоит из регулярных физических нагрузок, купания в ледяной воде и употребления малосъедобной пищи, попробовав которую, один чужеземец заметил: «Теперь я понимаю, почему спартанцы не боятся смерти!»

Когда-то Мегист бы спартиатом, но внешний мир его развратил. Отправившись с дипломатической миссией во Фракию, Мегист понял, что ему нравятся вина, которые вкуснее уксуса, и одеяла, которые мягче наждачной бумаги. Пресловутая спартанская «черная похлебка» не шла ни в какое сравнение с белым тунцом, приготовленным с сыром и медом, и Мегисту быстро расхотелось возвращаться в Спарту.

Перед отъездом во Фракию Мегисту вручили золотой сосуд, украшенный сценами охоты и предназначавшийся в подарок местному царьку. Увы, у афинян на его царство были свои планы, и незадолго до приезда Ме-гиста проспартанский правитель погиб от руки намного убийцы.

Новый царь оказал Мегисту недостаточно теплый прием, и посланник Спарты решил, что в сложившихся обстоятельствах дарить ему золотой сосуд просто бессмысленно. Вместо этого он украдкой навестил местного торговца и обменял золотой сосуд на две шкатулки с чистым серебром.

После этого Мегист отправил в Спарту раба с посланием, в котором утверждал, будто прежний царь получил свой сосуд, но, к несчастью, был убит всего через несколько дней, в результате чего сосуд бесследно исчез и не принес Спарте никакой пользы. Сам Мегист поспешил в Афины, надеясь на вырученные средства приобрести коневодческое хозяйство где-нибудь на юге Италии или небольшую виллу вблизи славящегося своими злачными местами Эфеса.

Так лакедемоняне [спартанцы] изготовили медную чашу для смешивания вина, украшенную снаружи по краям всевозможными узорами, огромных размеров, вместимостью на 300 амфор. Впрочем, эта чаша так и не попала в Сарды [город, где находился дворец Креза]. <…> Сами же самосцы [жители острова, куда спартанцы привезли чашу], напротив, утверждают: лакедемоняне, везшие чашу, прибыли слишком поздно и по пути узнали, что Сарды взяты [персами], а Крез пленен. Тогда они будто бы предложили продать эту чашу на Само-се, и несколько [самосских] граждан купили ее и посвятили в храм Геры. Возможно также, что люди, действительно продавшие чашу, по прибытии в Спарту объявили там, что их ограбили самосцы.

Геродот. «История», 1.70