Один день Весны Броневой

— Ясно… Выясняй, что с техникой… И приведи себя в порядок, пока никто не видит. Не вдова на погосте, а командир. Тебя слушаться должны, а не жалеть… Выполняй. Я к экипажу.

Плещев глянул мельком на лежащее у катков тело и шагнул за самоходку…

«Ушел». Вот и всех мыслей. Зато чувств — лопатой не раскидать. И самые сильные, вернее, самые яркие — стыд и благодарность. Горе сильнее, но затаилось тяжестью где-то там, где зарождается дыхание. Главное, что отступило. «Отпустило».

Вешка нащупала пуговку воротника. Застегнута. Шмыгнула носом, мокро и жалко. Резко и зло стерла слезы, — «и сопли», — рукавом. Как наждаком по и так пылающей коже. «Вот и привела себя в порядок», — усмехнулась сама себе, не сомневаясь — все всё увидят. Даже нарочито отвернутся, но увидят. «Вдова на погосте…»

Впервые прямо и осознанно взглянула на Любека, на то, что с ним стало… Заставила себя смотреть, запомнить. «Такое еще будет. Не раз». Едва сдержала новый поток слез. «Не вдова…». Поймала себя на самооправдании. «Прости, Люб»…

— Встать! — комбат успел обойти покалеченную машину и, судя по голосу, увидел что-то непотребное. — Встать! И доложить!

— Я… — вялое и испуганное, прерванное звонкой оплеухой. Вешка аж вздрогнула. Только сейчас сообразила — пока помогала вытаскивать и опускать тело Дивова, пока приходила в себя и получала нагоняй, мехвод целый и невредимый, был там, с той стороны самоходки. Где его и нашел Плещев, и теперь хрипел что-то яростно и тихо, так что не разобрать было испорченным постоянными шумами слухом. Да и разбирать не хотелось — в мешанину чувств едва толкнулось осуждение, но тут же сбежало, видимо, испугалось.

«Выясняй, что с техникой». Одного взгляда хватило — катки на месте, амортизаторы в тележках целы под коричневой крошкой лесной земли. Только гусеницу перебило, один конец свернулся под ленивцем, а второй свисал со второго поддерживающего катка. Диск заглушки ленивца пересекла глубокая свежая царапина. Бортовая броня выдержала, да и немного ей было выдерживать — центр воронки был скорее сзади, чем сбоку от СУшки. Но даже этого хватило, чтобы частично оторвать и скрутить стальную полосу надгусеничной полки.

Несколько шагов, и виден стал задний броневой лист, и слышнее стала «проповедь» командира.

— …за тебя делает. В глаза смотри, мерин… В глаза, гнида… Вот теперь говори. Говори, а не мекай.

— Есть. Да…

Мехвод что-то еще говорил, тихо и торопливо. А Вешка осторожно трогала кончиками пальцев края пролома в броне, и уже понимала — придется подниматься на моторный отсек и открывать люки обслуживания, но то, что она там увидит, здесь в лесу не исправить.

Когда она полезла на машину, мехвод уже замолчал. Зато комбат буркнул:

— Вот так. На человека стал похож. Выполняй.

Вешка носком ботинка сдвинула ручку замка и ухватилась за скобу люка. Рядом, с другого борта резво вскарабкался красный лицом механик. Пряча взгляд, цапнул ту же скобу и не дожидаясь Вешкиного усилия потянул на себя, вверх.

— Что там, Бронева?

Плещев встал под кормой самоходки. Наверняка успел увидеть пробоину, оттого в голосе его сквозила злая, безнадежная какая-то уверенность. Вешка сглотнула. Описывать все повреждения? Чувствовала — время поджимает.

— Вдребезги. Заводской ремонт нужен, — ответила деловито, хоть и сипло. И тут же закаменела лицом — из зарослей к воронке выбрался Мушков. Увидел комбата и замер. «Гад!»

— Ясно, — кивнул Плещев и обернулся, проследив ее взгляд. — Ясно… — Опять развернулся к ней.

— Времени мало. Подгоняй свою машину и быстро снимай, что успеете. Главное, бронебойные себе перегрузите. Тело в креп заверните, сейчас похоронить не успеем. Сдадим по пути мирянам… И принимай полубат.

— Есть!

— Все. Действуй…

Мушкову за самоуправство она ни словом не попеняла. Раздала скупые указания прячущим глаза бойцам и отправилась выполнять командирские обязанности.

Стоило отойти, оказаться в окружении веток, душу схватило. Не страх даже! Невыразимое! То, что недавно, до бомбежки, целую жизнь назад, встревожило сердце эхом своей неумолимой безмерной силы, а сейчас мимолетно коснулось, тронуло кончиками крыльев.

Жмурясь, закрывая лицо от веток, Вешка вылетела на опушку и слепо ткнулась в кого-то…

— Акх!.. Заши…бла… — Ёнч отступил на шаг, потирая грудь — локтем она попала ощутимо. — Ну ты… за что хоть?

Вешка едва не выпалила слова извинения, но замерла — Ивков, училищная язва и скоморох, растягивал губы улыбкой. Узил глаза смешливо! Здесь, в десяти шагах от смерти!..

— Прости, — увидел, понял «гордый сын народа разбойников и торгашей». Смех ушел с лица. Осталась судорога. Эту судорогу он растер черной от смазки рукой…

— Ты… — недавнее смятение вдруг сменилось обидой и гневом. Аж задохнулась. Уши прижались к голове, а лицо перекосило так, что Ёнч изумленно распахнул глаза и дернулся. — Младший… линком… — фамилия в этот миг вылетела из памяти, все силы ушли на борьбу с голосом, — доложи… потери… о готовности…

Выговорила и поняла — трясется вся от напряжения.