Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599

Поднять деликатный вопрос о возрасте Елизаветы — большая смелость со стороны Шекспира. Крестный сын Елизаветы Джон Харингтон вспоминал: при елизаветинском дворе «…любой мог бы сказать, что ей нравилось казаться моложе, и слова о том, что она выглядит моложе своих лет, несомненно доставляли ей удовольствие». Возраст и внешность очень много значили для Елизаветы. Французский дипломат де Месс так описывает ее тщательно продуманный туалет: «Сорочку и нижнюю юбку из белого дамаста королева затягивала в корсет сзади; спереди сорочка была расстегнута так, что был виден живот до самого пупка». Де Месс добавляет: когда «кто-то говорит о ее красоте, она замечает в ответ, что никогда не была красавицей, хотя ее и считали таковой лет тридцать тому назад. И тем не менее она не упустит случая рассказать о том, как некогда была хороша». При этом, заканчивает де Месс, «для своего возраста и при своем телосложении она очень хороша собой». Елизавета напоминала стареющую Клеопатру — понимая, что время играет против нее, она заставляла молчать тех, кто хоть словом мог обмолвиться о ее возрасте, то есть о ее увядающей красоте. Хотя королева видела любого льстеца насквозь, лесть была ей необходима; судя по ее кокетству с де Мессом, она по-прежнему оставалась прекрасной актрисой, способной, если ей того захочется, использовать в делах политики всю свою обольстительность.

Именно поэтому неосторожные слова о бренности Елизаветы могли Шекспиру дорого обойтись. Возможно, ему приходилось слышать историю о том, как в Страстную пятницу 1596-го Энтони Радд, епископ собора св. Давида, в присутствии Елизаветы неосторожно затронул в своей проповеди вопрос о возрасте. Харингтон так вспоминает об этом: «Проповедь читал милейший епископ; для проповеди он выбрал псалом „Научи нас так счислять дни наши…“, дабы королева задумалась о бренности человеческого тела, ибо ей к тому моменту уже исполнилось 63 года». Елизаветинцы знали, что этот псалом — часть погребальной службы. Едва дождавшись, когда Радд закончит цитировать «места из Писания, в которых идет речь о старческой немощи», Елизавета прервала епископа: «Пусть оставит эти подсчеты для себя». В следующий раз «милейшего епископа» пригласили ко двору только во время Великого поста 1602 года; видимо, он не усвоил прежнего урока, ибо теперь для проповеди выбрал псалом 81: «Вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы; но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей». Как и в прошлый раз, Елизавета, не скрывая сарказма, прервала проповедь со словами: «Вы по мне отслужили прекрасную погребальную службу. Теперь я могу умереть, как только мне заблагорассудится».

Если спектакль Слуг лорда-камергера состоялся вечером 20 февраля, то, по всей вероятности, вернуться в Лондон им удалось только на следующий день. 21 февраля шесть пайщиков труппы — Бербедж, Кемп, Шекспир, Хеминг, Филипс и Поуп — собирались встретиться с Катбертом Бербеджем и Николасом Брендом и подписать договор аренды на землю для Глобуса. Возможно, встречу отложили до начала Великого поста, ведь в Пепельную среду все шестеро были полностью свободны от репетиций и спектаклей. Или, что тоже вероятно, пайщики медлили с этим вопросом, пока окончательно не решится, имеет ли право Джайлз Аллен запретить им использовать бревна от старого здания для строительства Глобуса.

Скорее всего, Слуги лорда-камергера решили ненадолго задержаться в Ричмонде, и вот по какой причине. 21 февраля Великопостную проповедь в Ричмонде читал Ланселот Эндрюс, пожалуй, самый яркий английский проповедник той эпохи, известный своим красноречием.

В то утро (Эндрюс всегда выбирал для проповеди утренние часы, до причащения) Шекспиру представилась редкая возможность услышать великого оратора и поучиться у него мастерству. В Англии времен Постреформации уже упразднили католический обряд покаяния, запретив посыпать голову пеплом. Теперь о символическом значении праздника рассказывал прихожанам сам проповедник, объясняя, что Пепельная среда знаменует конец масленичных гуляний. (Посмотрите на самую известную картину Брейгеля «Битва Масленицы и Поста», и вы поймете, почему так труден переход от Масленичного вторника к Пепельной среде; в Ричмонде после полуночи, знаменующей начало Пепельной среды, весь двор перемещался из большого зала в королевскую часовню.) Находясь на пороге войны, англичане хорошо понимали, что время развлечений прошло.