Один год жизни

Я вздрогнула, представив бритую, изуродованную надрезами и швами, маленькую головку мальчика, и его голубые глаза, переполненные болью, растерянностью и страхом, и моё дыхание вдруг прервалось. По моему телу сразу же пробежала мелкая дрожь, и я судорожно вздохнула, запив каркаде комок боли, подступивший к моему горлу. Лучше бы я не заводила этот разговор, лучше бы не думала о том, что предстоит пережить Мартину в случае успеха и чего ему никогда не предстоит пережить в случае поражения. Мне очень хотелось плакать, но я не могла подвести сидящего напротив меня Роланда, буквально сжавшегося в тугой комок нервов. Поэтому я подлила себе очередную порцию чая, чтобы в очередной раз проглотить его залпом, давясь слезами, неуспевающими скатиться с глаз.

После пятидесяти минут напряженного ожидания, на телефон Роланда пришло сообщение с просьбой явиться в кабинет Хьюго Бьянчи. Застыв друг перед другом на несколько секунд, мы, словно в замедленной пленке, встали со своих мест, задвинули за собой стулья, о чем при других обстоятельствах даже не подумали бы позаботиться, и, размеренным шагом, отправились к прозрачному лифу. Еще никогда в жизни я не видела Роланда настолько сжатым. Он напоминал мне готовящегося к прыжку барса, который, в случае осечки, рисковал благополучием маленького котенка. Мне было безумно больно думать о том, что именно во всей этой ситуации чувствует Роланд Олдридж, каждую секунду рискующий навсегда потерять единственного человека, в лице которого сосредоточена ВСЯ! его семья.

Не смотря на то, что я едва контролировала свои нервы, я была способна оценить напряженное состояние Роланда, от которого буквально разило электрическими разрядами. При этом я всё равно умудрялась оставаться на десять тонов бледнее Олдриджа. Поднимаясь вверх, я сомневалась в том, что отрицательный вердикт доктора возможно вынести… Едва ли я выдержу, если здесь и сейчас потеряю надежду. Едва ли выдержит он…

* * *

— Операция возможна, — почему-то нервно произнес доктор, заставляя своим тоном воздержаться нас от радости. Мы стояли в глухом кабинете, полностью изолированном от внешних раздражителей, пока ничего не подозревающий Мартин находился в соседней комнате, предназначенной для досуга детей.

— Хорошо, — сдержанно констатировал Роланд, явно с облегчением, но всё еще ожидающий продолжения.

— Не совсем, — обеспокоенно произнес доктор и, кажется, наши с Роландом сердца остановились одновременно. — В случае операции, с вероятностью в девяносто девять целых и девять десятых процентов, в мозгу будет задет жизненно важный нерв. Оставшийся один десятый процент — чистая удача, на которую, в данном случае, нельзя рассчитывать. Это значит, что Мартин навсегда останется… Инвалидом.

— Но живым, — тяжело выдохнул Роланд, и мне показалось, что его мощная фигура немного пошатнулась.

— Едва ли это можно будет назвать жизнью. Существование…

Роланд глубоко выдохнул и уже наверняка качнувшись, уперся правой рукой о близстоящий стол. Где-то глубоко внутри меня образовался маленький сжатый комок боли, блуждающий по всему моему нутру.

— Если операция будет проведена, Мартин не просто будет прикован к инвалидному креслу — он с вероятностью в сто процентов рискует потерять зрение, слух или речь, или даже всё одновременно. Выбор за Вами, — тяжело выдохнул доктор.

Жестокое, несправедливое заключение, но такова была реальность. Наша реальность. Выбор был за Роландом Олдриджем, единственной семьей которого являлся маленький мальчик. Приговор этой семье был уже вынесен, но подписать его должен был именно Роланд.

— Операции не будет, — снова тяжело выдохнув, глухо произнес побелевший Олдридж.

— Я считаю Ваше решение правильным, — признался доктор, по-видимому, решивший поддержать решение Роланда, пока я потерялась в пространстве. — Вы можете скрасить его оставшуюся жизнь.

— Сколько ему осталось? — разогнулся Роланд.

— Судя по показателям, аневризма Мартина склонна к расширению… Если аневризма продолжит расти с микроскопической скоростью, тогда ему осталось прожить еще около года. Но это только в том случае, если ничто не спровоцирует резкий рост аневризмы, следствием чего станет сам разрыв.

— Около года, — задумчиво повторил приговор Роланд.

— Может быть немногим больше, может быть немногим меньше, — протер белоснежным платком вспотевший лоб доктор.

Слово «немногим» медным звоном запульсировало в моих ушах.

— Ясно, Вы не можете нам помочь, — наконец смогла выдавить я, упершись ладонями в бока, после чего перевела взгляд на Роланда. — Отправляемся в Канаду, да?

Олдридж глухо поблагодарил мистера Бьянчи за потраченное время и, забрав результаты обследования, мы вышли в коридор. Нам необходимо было забрать Мартина из детской комнаты, но мы оба не могли сдвинуться с места.

— Я видела рядом автомат с напитками, — глухо прокашлялась я.

— Да, — ответил Роланд, и мы в полном молчании направились в сторону автомата.