Один год жизни

— Я уволена? — шепотом поинтересовалась я, не желая, чтобы Олдридж услышал мой хрипящий голос, больше походящий на звучание наждака в действии.

— Вы почти успешно уволились около часа назад, — серьезным тоном ответил Роланд, после чего сел на край кровати слева от меня.

— Почему «почти успешно»? — всё-таки сорвалась на скрежет голосовых связок я.

— Потому что Вы не утонули, что значит, что Вы до сих пор работаете на меня. Почему Вы до сих пор не прочли контракт, подписанный Вами на время нашей поездки? Там сказано, что если Вы погибните во время путешествия, Вы останетесь у меня в вечном служении.

— Ужасная участь, — слабо и одновременно криво улыбнулась я.

— Должен ведь я оправдывать звание тирана, которым наградил меня Ваш отец, — взаимно кривовато улыбнулся Олдридж, после чего притронулся тыльной стороной ладони к моему лбу. — Вы замерзаете. Лучше будет накрыть Вас одеялом и выключить этот дурацкий кондиционер.

Наверняка он до сих пор пребывал в шоке от произошедшего и лишь поэтому еще не спустил на меня своих цепных псов, как сделал это на пляже с Доротеей. Когда же он, наконец, поймет, что мне больше ничего не грозит — он наверняка вколотит меня в стену.

Как только одеяло из-под меня было успешно вытащено и плотной пеленой опущено на моё резко ослабевшее тело, я моментально провалилась в тяжелый, но глубокий сон.

Глава 58

Мы провели на Виргинских островах немногим больше недели, прежде чем вернуться на туманный Альбион. За это время произошло две совершенно невероятные вещи: я перешла на дружеские отношения с Мартином и научилась плавать. По сути, Мартин изменил своё отношение ко мне после незапланированно-неудачной попытки убить меня посредством утопления, но по-настоящему мы сдружились лишь после того, как я вскользь упомянула о своем желании когда-нибудь научиться плавать, после чего Мартин стал моим официальным репетитором по плаванию. Каждое утро мы встречались на террасе у бассейна и начинали разминаться перед вхождением в воду. Сам факт серьезности возложенной ответственности на Мартина, как на маленького мужчину, делал его сосредоточеннее и ответственнее, чем иногда напоминал своего собранного, старшего брата, которому он пытался подражать во всем (вот только никак не мог перенять у Роланда пресловутую ему собранность). После недельных занятий я всё-таки научилась плавать, но настолько плохо, что могла осилить не больше десяти ярдов, прежде чем начинала уходить на дно.

За день до отлета я с Мартином вышла на вечернюю прогулку по берегу и наткнулись на гигантскую ридлею[35] длина которой составляла не менее двадцати семи дюймов, и вес которой определенно варьировался от девяноста до ста фунтов. Обрадовавшись подобной находке, мы наблюдали за тем, как оливковая черепаха медленно, но верно добирается до нежных волн, которые с тихим шепотом подступали к берегу, чтобы вылизать его своей пеной.

— Никогда раньше не видел таких больших черепах! — восхитился Мартин.

— Ей, наверное, больше ста лет.

— Больше ста?!

— Я где-то читала, что черепахи могут прожить около трехсот лет, вот только из-за различных факторов они обычно не доживают до столь преклонного возраста.

— Круто! Я бы тоже хотел прожить так долго. Жалко, что человеку тоже мешают различные факторы. Например, старость…

Я нервно отвернулась от мальчика, желающего себе долгой жизни и даже не подозревающего о том, что фактором, который в скором времени отнимет у него дыхание, будет являться не старость, а злосчастный механизм, помещенный злым гением в его крохотную, черепную коробочку. Отшатнувшись от черепахи, я уставилась на затылок Мартина, под выгоревшими волосами которого скрывалась аневризма. Мне хотелось протянуть руку к его голове и вытащить злосчастную нить смерти, но я смогла лишь запустить пальцы в отросшие, густые волосы мальчика, напоминавшие пучок свежего сена. Кажется, я нервно выдохнула через подступившие к глазам слёзы. Страшнее смерти только бессилие. Бессилие, пожалуй, самая страшная вещь на земле.

* * *

Мы оказались в аэропорту Хитроу в воскресенье, в шесть часов утра по местному времени, и уже в начале девятого Роланд высадил меня у родительского дома, с пожеланием увидеть меня завтра на рабочем месте в положенное время.

Я открыла вход собственным ключом и, поставив чемодан возле трельяжа, тихонько закрыла за собой дверь, надеясь не разбудить обитателей дома, которые по воскресеньям не отличались особой любовью к ранним подъемам. Только повторно обернувшись, я увидела папу, в его сине-белой пижаме и темно-зеленом халате, с кружкой дымящегося какао в руках. Он заговорчески прошел ко мне по коридору, приложив указательный палец к губам, после чего крепко обнял меня.