Один и без оружия

Так что выгодней всего просто ждать. И подстраховаться на тот случай, если пришельцам приглянется наша посудина. Аргумент, чтобы его присвоить, у них будет единственный, но такой, что куда уж весомее, — сила. Собственно, здесь все отношения именно на ней и построены.

Потому так популярны команды наемников, подобные той, что у Грека. Или, как они сами себя предпочитают называть, авантюрьеров. С их помощью можно добиться справедливости, пусть и не бесплатно. Но все всегда и везде имеет свою цену. Хотя, безусловно, руками авантюрьеров можно ту самую справедливость и попрать. И тут уж все зависит от разборчивости тех или иных. Мне повезло, что я попал именно к Греку. Наемнику, не запятнавшему ни себя, ни своих людей.

Я догнал Демьяна уже у самого «Контуса». Еще издали обратил внимание на то, что на нем, так сказать, «сыграли боевую тревогу». Вся команда находилась на палубе, была при оружии, а из трубы «Контуса» даже валил дым. А самое главное — все они всматривались в ту сторону, откуда, по моему мнению, и должны были прийти неприятности.

— Смирно! — едва я только взошел на борт, в шутку скомандовал Павел, намекая на то, что прибыл командир корабля.

Я лишь отмахнулся: не до того.

— Они к берегу пристают, — объявил взобравшийся на крышу рубки Малыш.

— Причаливают, — поправил его Паша. — Пристают к девушкам.

Демьяна, чтобы поправить их обоих, все-таки дело происходит на море, поблизости не оказалось. Он уже скрылся там, что на нормальном корабле называлось бы машинным отделением, и вовсю чертыхался на косоруких помощников, которые сделали что-то не так.

И без монокуляра, который находился в руках у Малыша, хорошо было видно: все три посудины ткнулись носом в пляж на дальней от нас окраине Радужного, высадив на берег десант. Тот неспешно направился в поселок.

— Глеб, охрану они оставили? — поинтересовался я.

— Оставили, — донеслось сверху. — Но пересчитать затрудняюсь.

— И не надо.

Так, на всякий случай поинтересовался. Даже если лишить их транспорта, ситуация только усугубится.

— Демьян! — громко позвал я, чтобы он точно услышал то, что сейчас скажу. Впрочем, как и все остальные. — Начнется стрельба, сразу же отсюда уходи. Нас не жди ни в коем случае. Остальные, пойдемте послушаем, чего они там скажут.

Конечно же при оружии. В здешних поселениях без него не принято даже в соседний дом в гости ходить, будь они хоть трижды оазисами.

На что обратил внимание — с утра никто на промысел не вышел, и потому весь берег был усеян разнокалиберными посудинами. Гостей явно ждали, и, когда мы подошли к импровизированной площади, там уже оказалось полно народу. Но на этот раз женщины практически отсутствовали, и совсем не было детей.

Мы четверо вклинились в толпу. Буквально следом появились и чужаки — держались плотной кучей, ощетинились оружием и придали лицам угрожающее выражение. Многих местных это проняло, и они отступили на несколько шагов назад, как будто этот шаг мог хоть что-нибудь изменить, начни те стрелять.

Я бегло пересчитал пришедших по головам, получилось что-то около тридцати человек. Некоторое время все молчали. Жители Радужного настороженно, а чужаки — все так же глядя с угрозой.

Наконец один из них шагнул вперед. Рослый, плечистый, мордатый, с широко расставленными глазами, в камуфляжных штанах, в разгрузке, надетой на голый торс, и с банданой из куска ткани цвета хаки на голове. Он качнулся с пятки на носок, скользнул взглядом по притихшей толпе и начал:

— Всем вам хорошо известна граница запретной зоны. Так же как и то, что наказание за нарушение будет только одно — пуля в тупую башку. Вчера запрет был вами нарушен, и это в последний раз. Предупреждений больше не будет. А чтобы вы убедились, что все серьезно…

Он щелкнул пальцами, и на разделяющей чужаков и жителей Радужного полоске земли приземлился мешок.

Судя по кровавым пятнам, содержимым мешка могло оказаться только одно: чьи-то головы. Толпа угрюмо молчала. Никто в ней не взвыл в голос или даже не ахнул. Либо головы в мешке не принадлежали никому из местных, либо раньше их носили такие же пришельцы, как мы. По которым убиваться некому.

— Терехин! — громко позвал все тот же в бандане, когда убедился, что нужное впечатление произведено. На его зов из толпы вышел Кирилл Петрович. — Их смерть на твоей совести, — указал чужак пальцем на мешок. — Ты мне пообещал, что убедишь туда не соваться. Получается, не убедил.

На Кирилла было больно смотреть. Еще бы: обвинить его в смерти людей. Хотя нисколько не сомневаюсь — он сделал все, что только мог. И мне его стало по-человечески жалко.

— Да, вот еще что хочу сказать. Полезет туда еще кто-нибудь, пострадает не только он. Но и тот, кто даже носа туда не совал. Понятно всем?

— Жребий вам придется кидать, — заржал кто-то за его спиной.

Народ расходился, чужаки остались стоять. К валяющемуся на земле окровавленному мешку никто так и не прикоснулся. Наоборот, старательно обходили стороной. Мы вчетвером уселись на уже знакомую мне лавку.

— Димон, что по этому поводу думаешь? — спросил Малыш.