Один из многих

Наконец заветные здания показались. Это была Таганская — проезжали храм Николая. Затем повернули налево к некой усадьбе, где размещался в двухэтажном беленом особняке ночной клуб. Перед дверьми толпился и курил народ. У обочины стояло несколько машин; напротив чернело пустыми окнами какое-то здание.

Была полночь.

Дмитрий вышел и сквозь тяжелую двойную дверь забежал внутрь. После оранжевого фонарного света трудно привыкнуть к фиолетовой полутьме. На лестнице стояли два охранника, странно осмотревшие наряд его. На руку ему поставили печать; и он прошел к бару.

Почти все клубы в Москве, даже самые пафосные, открыты на осколках старого мира: в особняках дворян или на фабриках и складах Страны Советов. Вы легко отгадаете советскую строгость богемных мест типа Gipsy или Mutabor. Мест, где раньше кипела работа и сотни трудяг проливали пот и слезы во славу великой идеи. Но где теперь эта идея? Да и страна эта где…

Налево шел проход в большой зал со сценой и баром. Направо — проход ко второму бару, к туалету и маленькому залу, напоминающему комнату с диджейским пультом. Само заведение небольшое, однако везде неоновые надписи и картины на обветренных стенах.

Дмитрий прошел направо, к большому залу. Вокруг сидели молодые люди и дамы, одетые неформально, по большей части в джинсах и футболках. Они все разом взглянули на мужчину в смокинге с растрепанными волосами, а он, не смущаясь, прошел к бару и оперся на оранжевую освещенную стойку.

— Виски Ред Лейбл двойной!

Бармен в белой футболке и фартуке кивнул блестящей безволосой головой.

— Лед надо?

— Чистый.

Поставил стакан. Расплатился картой.

— А че это у тебя с рукой? — крикнул сквозь музыку бармен.

Дмитрий оглядел себя и увидел, что рукав его левый порван выше локтя. Он снял смокинг и обнаружил на белой рубахе небольшое пятнышко крови и разрез. Должно быть, пуля оцарапала.

— В меня сегодня стреляли, — ответил он и разом осушил виски.

— Прикольно, — отозвался лысый бармен.

— Ага, повтори! — указал Дмитрий, и на том их общение кончилось.

Он всадил два двойных залпом, заказав третий со льдом, чтобы сидеть с ним на баре, — вечный рецепт тех, кто приходит в клуб в одиночку. Какая-то дива в серо-жемчужном платье взглянула на него вопросительно, но он только пожал плечами. И хотя в животе стало горячо, но еще не взяло, и Дмитрий ждал, пока постепенно музыка не покажется лучше, а люди вокруг приятнее.

Скоро и это свершилось, он прошел на танцпол, который почти полностью был забит. Скромное пространство составляло пять на десять метров. Места было мало, и он встал с краю, привыкая к покачиванию толпы. Впереди сцена, а за пультом колдовал над аппаратурой диджей, выдавая гулкую дрожь. На стену за его спиной проектор выводил различные психоделические вырезки, кино, мультики, сериалы и прочую макулатуру.

Все мысли о сегодняшнем вечере растворились в непроглядной красной тьме, где рубинами поблескивали глаза, полные праздного любопытства.

Дмитрий стал сам танцевать, наблюдая картину райских садов, где сплетенные ветви написаны человеческими телами и всюду царит правда тончайшая. В толчее он опять сбежал к бару и снова заказал; после угостил каких-то ребят, с кем-то познакомился. Девушка спросила его про смокинг. Пошли танцевать. Он потерялся. Он старался не думать более ни о чем.

На каждом вокруг была невольная маска клубной жизни, открывавшая свободу выражения и обличавшая скрытое.

Пару раз за вечер ему предлагали порошки, но он учтиво отказывался. Не то чтобы он был невинен — Дмитрий пробовал и знал многое из того, что предлагает клубная жизнь. Просто не хотелось; и он уходил в сторону. Восторги проносились по толпе эхом. Временами вдали кричали, как будто кто-то заблудился и искал выход. Лучшей обстановки для наркотического забвения и не придумать. Но это пустое.

Он совершенно свободно танцевал в толпе, когда впереди замелькал соблазнительный женский силуэт. Дмитрий скользнул к ней. Лицо у нее приятное, и фигура, и одежда со вкусом, и он шел вперед. Смотрел в глаза, приближался до невозможности; она отвечала. Руки его скользили уже по бедрам… и глаза… все в глазах… пустые.

Дмитрий выбежал на улицу, не разбирая пути. Алый лучик запылал у губ. Было свежо; он закурил, чтобы не стоять просто так. Небо над сталинской высоткой затянула темная вуаль, и воздух, тяжелый и холодный, будто стремился сорвать с крыши ненужную там звезду.

Присмотревшись, ему стало понятно, что здание напротив клуба — Институт философии, и оно своим фронтоном и белыми колоннами напомнило вдруг дом Кардовых. Дмитрий содрогнулся.

«Смешно я создан: когда все было в моей власти — думал и сомневался, а когда уж ничего не исправить — жалею».