Один из нас лжет

Мать намека не понимает. Она все вспоминает Орегон, своих врачей и «Следствие ведет Мигель Пауэрс», пока наконец у меня не возникает ощущение, что сейчас я задохнусь. Я оттягиваю воротник футболки, будто это поможет мне дышать, но не помогает. Я не могу сидеть здесь, слушать ее обещания и надеяться, что все получится. Что она останется трезвой, останется работающей, останется в своем уме. Просто останется.

– Мне пора, – резко говорю я, бросая на тарелку наполовину недоеденный сэндвич. Встаю, стукнувшись коленом о край стола, да так больно, что морщусь, и иду к выходу, не оглядываясь. Я знаю, что она не пойдет за мной. Не ее модель поведения.

На улице я сперва теряюсь, потому что не вижу своего байка. Он втиснут между двумя здоровенными «Рендж-роверами», которых раньше не было. Я направляюсь к нему, но тут передо мной возникает человек, слишком хорошо одетый для «Гленнз-дайнер» и с ослепительной улыбкой. Я сразу понимаю, кто это, но смотрю сквозь него, будто не узнал.

– Нейт Маколи? Мигель Пауэрс. Вас непросто найти, вы это знаете? Рад возможности познакомиться. Мы работаем над передачей о следствии по делу Саймона Келлехера, и я был бы очень рад вашему участию. Не зайти ли нам выпить по чашечке кофе и поговорить пару минут?

Я залезаю в седло и застегиваю шлем, будто не слыша его. Хочу сдать назад, но мне преграждают путь двое, похожие на продюсеров.

– Не скажете ли вы вашим людям, чтобы они меня пропустили?

Он продолжает широко улыбаться.

– Я вам не враг, Нейт. В таких делах очень важен суд общественного мнения. Как насчет того, чтобы он был на вашей стороне?

На парковке появляется моя мать, и у нее отвисает челюсть, когда она видит, кто стоит рядом со мной. Я медленно сдаю назад, пока стоящие на моем пути не отходят, освобождая мне дорогу. Если она хочет мне помочь, может с ним поговорить.

Глава 21. Бронвин

Среда, 17 октября, 12.25

В среду за ланчем мы с Эдди обсуждаем лак для ногтей – она кладезь информации об этом предмете.

– С короткими ногтями, как у тебя, нужно что-то бледное, почти прозрачное, – говорит она, с видом профессионала разглядывая мои руки. – Но такое, сверхглянцевое.

– Вообще-то я ногти не крашу, – отвечаю я.

– Ну ты же как-то начинаешь себя украшать? Какова бы ни была причина. – Она приподнимает бровь, имея в виду мою тщательную укладку, и у меня горят щеки, а Мейв смеется. – Так что, может быть, тебе захочется попробовать.

Это обыденный и невинный разговор по сравнению со вчерашним, когда мы обсуждали мой визит в полицию, мать Нейта и тот факт, что Эдди отдельно вызывали в участок, чтобы еще раз расспросить о пропавших «ЭпиПенах». Вчера мы были подозреваемыми со сложной личной жизнью, а сегодня – обычные девчонки. Пока в наш разговор не врезается пронзительный голос в паре столов от нас.

– А я им так и сказала! – провозглашает Ванесса Мерримен. – Слух о ком определенно верный? Чья личная жизнь совсем развалилась после смерти Саймона? Вот это и есть убийца.

– О чем это она на сей раз? – спрашивает Эдди, по-беличьи грызя большой сухарь.

Джена, которая мало говорит, когда сидит с нами, искоса смотрит на Эдди:

– Ты не слышала? Подъехала команда Мигеля Пауэрса. Куча ребят дает интервью.

Желудок у меня проваливается вниз, а Эдди отодвигает от себя поднос.

– Ну, класс. Вот этого мне как раз и не хватало: чтобы Ванесса вякала по телевизору о моей виновности.

– Да никто на самом деле не думает, что это ты, – качает головой Джена. Потом кивает мне. – Или вот ты. Или… – Она смотрит, как Купер идет к столу Ванессы, держа в одной руке поднос, потом замечает нас, меняет курс и садится у края нашего стола.

Он иногда так делает: садится рядом с Эдди в начале ланча на несколько минут – достаточно, чтобы показать, что он не бросил ее, как ее остальные друзья, но не настолько долго, чтобы обозлился Джейк. Я вот никак не могу понять: это доброжелательность или трусость?

– Как жизнь, люди? – спрашивает он, начиная чистить апельсин.

Он одет в рубашку цвета шалфея с расстегнутым воротником, подчеркивающую его карие глаза, и у него загар по границе бейсболки, потому что солнце светит только на щеки. Но почему-то это его не портит, наоборот, усиливает сияние Купера Клея.

Раньше я думала, что Купер – самый красивый парень в школе. Может, это так и есть, но в последнее время я вижу в нем что-то от куклы Кена – пластиковое и обыкновенное. А может, у меня вкус поменялся.

– Ты уже дал интервью Мигелю Пауэрсу? – спрашиваю я в шутку.

Он не успевает ответить, потому что его опережает голос у меня из-за плеча:

– А стоило бы. Давайте, ребята, предстаньте клубом убийц, которым вас все считают. Избавляющих «Бэйвью-Хай» от всех ее уродов. – Лея Джексон садится рядом с Купером. Она не замечает Джену, которая краснеет как кирпич и застывает на стуле.

– Здравствуй, Лея, – терпеливо говорит Купер. Как будто уже это слышал.

Я понимаю, что, наверное, так оно и было. На панихиде по Саймону.

Лея осматривает стол, останавливает взгляд на мне.