Один из нас. Вояж, вояж

На перекрестке он вдруг повернул налево, словно невидимая стрелка указала ему новое направление. Он сменил курс и продолжил свой путь к горизонту, стремясь к некоей заветной цели, к тому, что утолило бы его жажду. Дорога шла в гору, обещая вывести к морю. Он забрался на самый верх мачты: земля, ничего кроме земли, куда ни кинь взор. Он окинул взглядом открывшиеся ему бескрайние просторы, по которым гулял ветер, на мгновение зажмурился, словно необъятность мира причиняла ему боль, и снова без оглядки двинулся в путь.

В одной руке он нес портфель, другой помахивал в такт своим шагам, он явно не собирался тормозить машину — она остановилась сама, поравнявшись с ним, — есть такие люди, которые думают, что в них всегда кто-то нуждается. «Куда вы идете?» — без обиняков спросил водитель, открытой дверцей решительно преградив Арсену дорогу. Загнанный почти в канаву, он попытался сформулировать подходящий ответ: «К морю. Я иду посмотреть на море». — «Залезайте! Так меньше топать придется». Слишком устав, чтобы сопротивляться, к тому же пребывая в полубредовом состоянии, Арсен повиновался.

Водителя звали Морис. Он возвращался из командировки, ездил по делам, он был коммивояжер или вроде того. Он уже отмахал полтысячи километров, очумел от радио, и ему хотелось с кем-нибудь поговорить. «А вы? Где работаете?» Арсен молча смотрел на дорогу, покорно, как пленник, которого перевозят в другое место. Он показал на портфель, который крепко сжимал в руках: «Я офисный служащий». Морис тотчас захотел узнать о соседе побольше, но не стал настаивать, видя, что попутчик не расположен к беседе. Тогда, чтобы заполнить тишину, он стал говорить о себе, рассказывая свою жизнь со всеми ее банальностями. Арсен чихать хотел на его россказни, уставившись в ветровое стекло, как в экран компьютера, который перешел в режим ожидания, неустанно предлагая ему одну и ту же заставку.

«Где вас высадить?» Морис подошел к завершению рассказа о собственной персоне и как раз доехал до дома, где ему предстояло писать новые главы своей жизни. Арсен немного помолчал, а потом с самым простодушным видом сказал: «Высадите меня здесь». Два человека расстались, так по-настоящему и не встретившись, они просто какое-то время ехали вместе, провели отрезок жизни рядом.

Он продолжил свое нелепое странствие. И чем дальше он шел, тем меньше в его действиях оставалось смысла. Столь разумный, столь предсказуемый в обычное время, сейчас он походил на сумасшедшего. Что же за безумие охватывает тебя порой?

Здравый смысл тебя покинул. Тот самый здравый смысл, который правит миром, заставляет тебя действовать машинально, отождествляет с большинством; навязанный синтаксис, лишающий тебя уникальности. Теперь ты вне общества, на обочине истории, перед тобой чистый лист и дорога без разметки, это и есть царство свободы и поэзии.

Он проходил деревни, там его принимали за чужака: он им и был. Здесь люди говорят «чужак», а подразумевают «тронутый», поэтому, когда он покидал деревню, вслед ему летели обвинения в самых страшных напастях. На него смотрели как на марафонца, только вот он не бежал. Хотя нет, именно что бежал, несся навстречу собственной гибели — нет сомнений, что он кончит в дурдоме или тюрьме, если не умрет еще раньше, «ну разве не печальное зрелище». На него оборачиваешься, когда он заходит в кафе, чтобы заказать пива у стойки, никто не знает, чего от него можно ожидать. На него поглядываешь украдкой, когда он стоит спиной или смотрит непонятно куда — он похож на наркомана. К нему относишься с подозрением. И громко смеешься, не сомневаясь в поддержке окружающих, когда он спрашивает, далеко ли еще до моря. Вслед ему бросаешь взгляды, тяжелые как камни. А стоит ему уйти, принимаешь снисходительный и грустный вид — так, для очистки совести, это совсем не трудно.

Он шел и шел, все дальше и дальше, неся свой портфель — столь же неотъемлемый атрибут, как трость и котелок для Чарли Чаплина, — словно каторжник, тянущий свою лямку. Но с наступлением вечера его одолела усталость, и он забылся. Он находился между двумя деревнями — сколько километров он уже прошел? — и никак не мог решить, повернуть ли обратно или продолжить путь. Почувствовал, что не сможет выбрать. Тем хуже, он будет спать под открытым небом. Он огляделся. Со всех сторон простирались пустынные поля, бескрайние, как море, где волнами вздымалась распаханная тракторами и отравленная удобрениями земля. Единственный буй, торчавший на бесконечной глади, издалека напоминал человека. Он перепрыгнул канаву и направился туда — как он и думал, это было пугало.