Один из первых

Со всех сторон нас окружали высокие горы. Они давили, к ним надо было привыкнуть. На южном склоне расположились артиллерийские позиции. Нас разместили в бараках, устроенных на выдолбленных в скале террасах. Под нами, в узкой долине, маленькое село.

Недалеко от вокзала находится госпиталь, в двух шагах от него — кладбище. Покосившиеся деревянные кресты. Старые и новые могилы. Недавно здесь прошли сильные бои. Армия Австро-Венгерской монархии оттесняла к югу итальянские войска, но до равнины не дошла. А теперь в восточной части Монте-Граппа, возле Пьяве, стояли французские части.

Со мной происходит что-то странное. Не могу смотреть туда, где госпиталь, кресты… Что это, болезнь или предчувствие — не знаю. От нас требуют знаний, надо учиться. Мы зубрим материал и готовимся к рождеству.

Рождество 1917 года. Под елкой — маленькие пакетики. Двадцать штук, каждому из нас. На пакетиках надпись: «От родины — фронтовикам». Настроение далеко не праздничное. После ужина немного кипяченого вина — и все мы мысленно дома. А настоящая война рядом, не сегодня-завтра нас могут отправить на батарею.

В середине января я дышу уже воздухом фронта. Получил назначение в одну из гаубичных батарей.

— Здесь наблюдательный пункт, — объяснил мне офицер. — Все, что вы видите там, — он указал на полосу впереди, тянувшуюся на сто метров, — это наша передняя траншея. В свой бинокль я обнаруживаю примитивные блиндажи и еще что-то. С противоположного горного хребта буквально в лоб нам глядят итальянцы. По карте я внимательно изучаю местность. Узнаю, где обстрелянные точки, как расположены позиции итальянцев.

Толкаю Густи:

— Наконец-то мы одни.

— Не совсем, — отвечает он. — Оглянись вокруг. Видишь те высокие горы? Вон, справа. Пожалуй, они могут соперничать с нашими горами. Это Монте-Граппа. Там всюду укрытия итальянцев и полно солдат.

— Тише! — шепчу я. — Слушай!

Это ветер донес голоса итальянцев. Наверное, они так же слышат нас. Снова тишина. Пейзаж кругом изумительный. Ослепительно блестит на солнце снег. Эх, если бы не война!..

Постепенно мы начинаем привыкать к службе, к сменам на рассвете и, если бы враг не стоял напротив, забыли бы о войне.

Медленно проходит январь. В феврале Густи приготовил для нас сюрприз. Мы и раньше заметили, что он собирает банки из-под консервов. Это даже казалось подозрительным. Пока я наблюдал за противником, он дырявил банки и нанизывал их на веревки. Однажды я заметил, как он вышел из своего наблюдательного пункта, дополз по-пластунски до куста и долго возился там. Через полчаса он сидел возле меня.

— Достижение! Чудо современной техники! — Уголки его рта насмешливо опустились. — Если «макаронники» вздумают навестить нас, наши консервные банки дадут нам об этом знать.

Итальянского солдата вблизи мы еще не видели, но однажды, когда наступил вечер, артиллерия противника открыла огонь. Целую ночь стреляли. На рассвете должна быть смена. Когда же кончится обстрел? Начало светать. Внезапно смолк грохот артиллерии и какая-то фигура в белом выпрыгнула из траншеи напротив. Мы отчетливо услышали итальянскую речь. И после небольшой паузы: «Браво!» И аплодисменты, аплодисменты, как в театре. С нашей стороны огня не открывали. Белая фигура метнулась обратно в траншею.

— Ну ты, гений, — толкаю я Густи. — Чудесно сработал твой предохранитель. Ясно одно…

— Что? — вопросительно посмотрел на меня Густи.

— Что на свете есть не только порченые консервы, но и порченые консервные банки.

Смерть на войне — транзитная гостья. Придет, побудет некоторое время, потом отправится дальше.

Чуть позже нарушилась наша телефонная связь. Густи отправился проверить линию, но едва прополз несколько метров, как был убит метким снайпером. Его окоченевшее тело мне удалось перетащить в укрытие только вечером. Позже, когда связь была налажена, я доложил своему командиру о Густи. На той стороне провода в двух-трех словах выразили сожаление и тут же передали приказ: не оставлять наблюдательный пункт, смена придет на рассвете.

После смены мной овладела апатия. Меня ничто не интересовало. Мысли вертелись вокруг Густи. Где-то бурлит жизнь, здесь грохочет война, а мне все безразлично.

В таком настроении я даже не обратил внимания на то, что немного побаливает горло. Раз не очень сильно беспокоит, к врачу не пойду. Нет сил смотреть на раненых. Но в среду горло опухло. То же самое с ногой. Странно, почему опухла нога? Гвоздь в башмаке? Нет, ничего похожего. Горло болит все сильнее, а мне идти дежурить. На другой день еле стою на ногах. Придется доложить, что заболел. Боль в суставах дает о себе знать. Не могу идти. Меня кладут на носилки и несут к врачу. При малейшем толчке боль пронизывает все тело. Товарищи идут медленно, осторожно, чтоб не трясти носилки. Наконец я у врача.

— Доброволец, как же вы могли такое допустить? Это больше, чем легкомыслие. У вас сильная ангина, но это не самое страшное. Вы запустили ее и теперь получили осложнение на суставы.

— Да это всего на пару дней, — высказываю я свое предположение.

— Пару дней? — он усмехнулся.