Один коп, одна рука, один сын

Они сидели в эркере с видом на площадь и звездное небо. Каждый в своем кресле, оба молчали. Фрэнси все еще не решила, заводить ли ей этот разговор или обсудить будущее возвращение на работу.

Но голос Зака не оставлял ее, звучал в голове, в ушах.

— Что он тебе сделал? — спросила наконец Фрэнси.

— Кто? — удивился Юсеф.

— Отец Зака.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Отец Закариаса Кона, или, точнее, Людвига Закариаса Янссона. Так звали Зака до того, как Ренман сделал ему новые документы, чтобы защитить от тебя.

Опять молчание. Юсеф задумался, словно перелистывая записную книжку памяти. Фрэнси не могла понять, всерьез он это делал или играл.

— Улоф Янссон? — наконец произнес Юсеф. — Это был мелкий воришка, он несколько раз крал у меня оружие. Он был из банды оборванцев, которые занимались грабежом, а в перерывах напивались.

— Почему ты его убил? — спросила Фрэнси.

— Я его не убивал. Кто тебе это сказал?

Отец ответил слишком быстро и уверенно. Или ей показалось? Фрэнси засомневалась. Ведь он ее отец. Она должна верить ему, а не Заку, который, кстати, не предъявил никаких доказательств. Просто рассказал ей историю, и все.

Но она знала, что Зак не солгал. Зачем выдумывать такое? И он не стал ее убивать. Ему было важнее, чтобы она узнала эту историю. В этом заключалась его месть.

— Зак рассказал мне, — продолжила Фрэнси. — Зачем, по-твоему, он показал мне этот фильм, когда я была у него в плену?

— Я думал, что он мертв! — воскликнул Юсеф.

— Нет.

— Но…

— Я не видела его среди убитых на вилле.

— Мне ты этого не сказала.

— Не сказала.

На лбу у Юсефа выступил пот, руки нервно поглаживали ткань брюк.

— Что за фильм? — спросил он.

Фрэнси в деталях пересказала фильм. Голос не срывался, оставался бесстрастным, словно все это ее совсем не трогало. Но это только внешне, она не хотела, чтобы отец видел ее слабость. Сейчас она должна быть сильной. Нужно выполнить задуманное.

У Юсефа началась отрыжка.

— Он утверждает, что ты сделал то же самое с его родителями, — сказала Фрэнси. — Ему было десять лет, он спрятался и все видел. Говорит, что никогда не забудет твоего лица.

Юсеф энергично замотал головой. Нет, этого не было. Как она могла поверить в такое? Как она могла поверить чужому человеку, врагу, который оклеветал ее отца?

— Нет, — повторял он, — нет, Фрэнси, нет!

Выражение лица той женщины, когда Юсеф приказал ей лечь на останки мужа. Ее крики, когда насильники сменяли друг друга. Ее истерзанная плоть, когда все закончили. Нога в ботинке, засунутая в нее, снова ее насилующая. Чья нога? Его? Нет, нет… Этого не было. Он забыл, вытеснил. Это только страшный сон. Фильм, да, фильм…

— Это все неправда, — сказал отец. — Зак солгал. Он хочет причинить тебе вред, а я желаю добра. Ты же меня знаешь, я бы никогда не смог сделать что-то подобное. Чудовище — он, а не я. Он снял этот фильм. Конечно же он все придумал, сказал остальным, что им делать. Он психопат. Тебе повезло, что ты осталась жива.

Руки Юсефа крепко держали Фрэнси за плечи. Ему было плохо. Ей тоже. Он вспомнил. Господи, он вспомнил, и она чувствовала, как его трясло, чувствовала, что ложь просачивается наружу сквозь его поры. Чувствовала его липкий поту себя на коже… Нет, папа, нет, скажи, что все неправда, скажи так, чтобы я поверила, скажи, скажи!

Но он больше ничего не сказал, только плакал и не мог остановиться, хотя старался изо всех сил. Монстр, сидящий внутри, рвался наружу, и он знал, что она знает, знает, что он солгал, когда Фрэнси сказала:

— Я тебе верю. Прости меня, папа. Он так убедительно говорил, что я должна была спросить у тебя.

Он кивнул, все еще держа ее, не желая отпускать, желая держать ее так вечно. Она же его маленькая девочка, которую он воспитал воином, он не может ее потерять.

— Мне нужно ехать, — сказал Фрэнси.

— Побудь еще немного, — попросил отец.

— Нужно домой к детям. А ты посмотри, как там мама.

— Конечно, конечно.

— Созвонимся.

— Обязательно.

Фрэнси высвободила свои руки, встала и поспешила в прихожую. Стремительно оделась, вышла из квартиры и, сбежав вниз по лестнице, прыгнула в машину, стоявшую на другой стороне улицы.

Она рванула с места и уехала прочь.

Как же ей хотелось вернуться и оказаться в его объятиях, стать снова его маленькой девочкой, забыть обо всем! Она затормозила у обочины, стала бить кулаками по рулю, кричать, плакать. Ей хотелось застрелить себя, отца, Зака, обоих, никого… Успокоившись, она почувствовала соленый вкус на губах. Облизав их, она проглотила горе, любовь, ненависть, потерю отца, потом открыла дверь, вышла из машины и пошла через ночной город. Одна улица, другая… Ее пошатывало, и она все время шептала:

— Я люблю тебя, папа, люблю тебя, папа, люблю тебя, папа, люблю…

Любимый и ненавидимый ею отец сидел, съежившись, за письменным столом, перед ним лежала его толстая рукопись. Красивым почерком он писал историю о дочери, убившей своего отца из мести за жуткое преступление. Но, прежде чем сделать решающий выстрел, она попросила его сказать последнее слово.