Один коп, одна рука, один сын

— Оба числятся в розыске уже больше года, — сказала она и осторожно отправила в рот немного омлета, стараясь не касаться разбитых губ.

Они с Пером были покрыты ушибами, порезами и синяками. Пер позвонил на работу и сказал, что у него грипп, а Фрэнси, мучаясь от зверской головной боли, поняла, что тоже сегодня работать не сможет. Нужно принять аспирин и две таблетки имована, чтобы проспать весь этот ужасный день.

— Одному — десять, другому — одиннадцать, — сказал Пер. — Почти как Адриан. И я в них стрелял.

Он говорил о водителе и стрелке, ребятах, которые гонялись за ними и чуть не убили. Два мальчика: один — исчезнувший ребенок, которого футболили из одной приемной семьи в другую; второго постоянно чморила беспутная мамаша, которая так и не заметила, что он куда-то исчез.

«Легкая добыча для Зака, — подумала Фрэнси, — дети, которым нужен кто-то неравнодушный. Какая сволочь!» Да по сравнению с ним она с ее гангстерским ремеслом — сама щепетильность и высокая мораль.

— А что тебе оставалось? — спросила Фрэнси. — Позволить им нас пристрелить?

— Нет, но… — только и смог возразить на это Пер.

Он был очень бледен. Осознание того, что случилось, и шок наступили только теперь. Да, он стрелял в детей.

И возможно, именно он убил обоих. Или Фрэнси. Они так никогда и не узнают кто.

— Убить или быть убитым, — отрезала Фрэнси. — Ты что выбираешь?

— Все не так просто, — возразил Пер.

— Разве?

Он покачал головой, но привести хороший аргумент так и не смог. Его мутило.

— Пойду лягу, — еле выговорил он, вставая из-за стола.

Фрэнси осталась и продолжила с некоторым беспокойством рассматривать фотографии в газете. Рассказ о погоне, взрыве и двух мальчиках, один из которых умер на месте, другой — на операционном столе, занимал целый разворот. Полиция пока никак не высказалась о произошедшем, но журналист, написавший статью, выдвинул предположение, что, возможно, речь идет о детской проституции либо об организованном преступном сообществе. О том, кто был за рулем взорвавшейся машины, ничего не известно. Писали, что это нигде не зарегистрированный «гольф», а поскольку он полностью выгорел, ни отпечатков пальцев, ни каких-то волокон найти не удалось. Двое свидетелей видели мужчину, бежавшего в сторону площади Стюреплан, но никто из них не мог утверждать, что он имел какое-то отношение к взрыву.

Фрэнси сложила газету. Похоже, и на этот раз ей удалось не попасть в поле зрения полиции. Это ей удавалось уже много лет, во многом благодаря Юханссону, который предупреждал ее о планируемых операциях. А еще ей часто просто везло. Фрэнси не раз заранее чувствовала, что что-то готовится. Она встала и пошла к Бэлль, лежавшей на одеяле на полу в соседней комнате. Фрэнси легла рядом с ней, и они немного поиграли с мягкими игрушками. Бэлль засмеялась, и Фрэнси внезапно почувствовала, что у нее заныла грудь, но, приложив к ней Бэлль, она поняла, что молока нет. Пришлось принести рожок. Маленький ротик жадно к нему присосался. Глаза дочки потемнели, стали такими же синими, как у нее самой. Волосы, похоже, будут темными и кудрявыми.

— Я всегда буду тебя защищать, — прошептала Фрэнси. — Да, мама всегда тебя защитит. М-м… как ты вкусно пахнешь!

И она крепко прижала к себе дочь. Сначала та срыгнула. Потом Фрэнси почувствовала и другой запах. Помешкав, она отправилась в одну из трех ванных комнат и поменяла дочери подгузник. Вышло довольно неуклюже, потому что она почти никогда этого не делала, даже почувствовала себя как-то неудобно, стоя над Бэлль, в упор на нее глядевшей.

— Извини, малышка, — сказала она. — Просто я не очень хорошо в этом разбираюсь. Ну вот, дай теперь на тебя посмотреть.

Она подняла Бэлль над головой, та начала дрыгать в воздухе пухлыми ножками.

— Принцесса моя! — Она снова держала Бэлль у груди. — Моя маленькая принцесса, только моя!

Глаза Фрэнси увлажнились. Хотелось как следует расплакаться — усталость после вчерашней погони давала себя знать, — но получилось только всхлипнуть.

Она еще поиграла с Бэлль до прихода Наташи, которой и передала дочь. А сама пошла и легла в кровать в огромной гостевой комнате, которую с некоторых пор стала считать своей спальней.

Сон был беспокойным. Она снова и снова переживала погоню и взрыв — и проснулась в холодном поту, вся дрожа. Головная боль так и не прошла, несмотря на явную передозировку аспирина. Ни чай, ни кофе тоже не помогли. Фрэнси оделась и, прихрамывая, прошлась по саду. Уже наступил вечер, с неба лился приятный мягкий свет, таким же был и воздух. На клумбах белели подснежники, почки на деревьях набухли.

Она с удивлением оглянулась вокруг.

Уже весна. А она и не заметила.

Фрэнси уселась на садовые качели, на которые кто-то уже положил новые подушки. Наверное, садовник. Она почти никогда его не видела. Он всегда приходил работать очень рано, делал все тихо и хорошо, а потом, ближе к полудню, исчезал. Иногда она видела его мелькающий силуэт, когда в хорошую погоду пила кофе на крыльце, но не более того.