Один коп, одна рука, один сын

Его дрожь передалась ей, она страдала вместе с ним. Он стал для нее как сын, взамен того сына, который так и не родился.

— А ты не можешь помочь мне умереть? — спросил Антон.

Грейс закрыла глаза. Нет, Антон, нет. Вдруг разозлившись, она замотала головой.

— Я не в состоянии жить, — молил он. — Ты же видишь. Я не могу!

Грейс открыла глаза, посмотрела на юношу.

— В этом тебе моя помощь не нужна, — сказала она. — Ты справишься сам…

Она встала и погладила его по щеке.

— Позвони, если тебе нужно будет помочь жить, — произнесла Грейс перед тем как уйти.

Антон шел, куда глаза глядят, по воле ветра, оставшись без своей единственной соломинки. Точнее, оставшись без того единственного, что могло сравниться с покоем, который давал наркотик. Нет, Грейс не могла вылечить его от сраха, но она любила его, несмотря на страх, видела в нем полноценного человека, невзирая на грязь, в которой он существовал. С самой первой их встречи она стала его ангелом-хранителем. А теперь он остался наг и бесприютен вдали от согревающих крыл.

Подняв голову к темно-синему небу, он издал хриплый вопль, и кто-то из прохожих с презрением на него посмотрел, а кто-то поспешил уйти своей дорогой. Засунув руки в карманы, он двинулся дальше. Его так колотило, что навстречу очередному шприцу он шел зигзагами.

Где-то позади, наискосок от него, тоже засунув руки в карманы, шел Юсеф, который не смог обуздать свое любопытство, когда Грейс в очередной раз отправилась «попить кофе с подругой». Никогда еще она не делала этого так поздно вечером. На некотором расстоянии от Юсефа трусил Вигго, двадцатилетний племянник Бенни, уже хорошо себя зарекомендовавший в Фирме и получивший от Фрэнси задание следить за Юсефом и Грейс.

Там шел и еще один человек, мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати, который следил за Юсефом и Вигго. С еле пробивающейся щетиной, в слишком больших джинсах, вылинявшей толстовке, с печатью бесприютности во взгляде. Откуда он взялся? Он и сам плохо это помнил. Есть ли у него родители? Нет, насколько ему было известно. Почему он не ходит в школу? Он уже знает все, что ему необходимо. Где он живет? В единственном на свете месте, где он чувствует себя в безопасности. Как его зовут? Это не имеет значения.

Юсеф, Вигго и мальчишка, чье имя не имело значения, являли собой три поколения идущих по пятам. Все трое с недоумением наблюдали за дружбой Грейс с всклокоченным молодым наркоманом, который, не особенно скрываясь, купил дозу на задворках площади Фридхемсплан, укололся в общественном туалете и уселся на загаженном углу улицы в надежде, что кто-нибудь подаст ему милостыню.

Вскоре Юсеф с облегчением пошел домой: Грейс просто пытается быть хорошим членом общества и помогает менее обеспеченным его членам, покупая им время от времени поесть.

Парнишка, чье имя не имело значения, тоже ушел, чтобы доложить своему работодателю, что мать Фрэнси общается с бездомными. Вигго же, наоборот, присел рядом с Антоном и предложил ему сигарету. Самую обычную сигарету, но все равно этот жест удивил Антона (на вид Вигго принадлежал к числу так называемых обычных людей), и он даже поверил в то, что гуманизм не миф.

— Хочешь потрахаться? — спросил Антон, выкурив примерно половину сигареты. — Пятьсот крон.

— Было бы здорово, — ответил Вигго. — Пойдем ко мне.

Фрэнси, Крошка Мари, Эрьян, Джим, Луиза, Лиза и Бенни стояли вокруг «мерседеса» Фрэнси во дворе дома в Сольне, где находилась подозрительная квартира. Атмосфера была напряженная, никто не знал, чего ожидать. Они вооружились пистолетами, ножами и тому подобным. Их целью было не убить кого-то, а передать весточку Заку. Даже если он не воспримет ее всерьез, в его лагере должно зародиться беспокойство. Людям не нравится, когда их рубят на куски и превращают в фарш. От этого врожденного инстинкта невероятно трудно избавиться.

Трудно, но можно.

Фрэнси всегда поражалась тому, как формируется личность террориста-смертника. Как разрушается инстинкт «хочу жить во что бы то ни стало» у обычных молодых людей, которые принимают решение умереть ради идеи. Хотя все, кто совершает самоубийство, мыслят одинаково. Они восстают против того, что Фрэнси считала законом Вселенной: уж если тебе дарована жизнь, живи если не с радостью, то с благодарностью. Что-то в этом роде. Естественно, бывают исключения (так, Фрэнси возмущало, что в Швеции запрещена эвтаназия, ведь те, кто все равно умрет, мучаясь от разных ужасных болезней, должны получать помощь, если они хотят прекратить свое существованием), но, в общем и целом, она считала это догмой.

Сама, не раз желая смерти, она знала, что та совсем рядом — достаточно лишь протянуть руку к пузырьку с таблетками.

Вряд ли она сама когда-нибудь решится на самоубийство, какими бы тяжелыми не были ее приступы паники, но сама возможность положить этому конец внушала ей спокойствие и дарила ощущение свободы.