Один на дороге

Я представил себе ее на БАМе - не монтировалось. Но - ладно, найдет для себя что-нибудь другое. Бедолага. Я непроизвольно поднял руку и погладил ее по голове. Волосы были легкие, пушистые. Ольга усмехнулась.

- Не надо. Давно пора мыть голову... - Она вдруг зевнула, отвернувшись. - Знаете, а не попробовать ли мне поспать? Очень устала...

Подобие исповеди, кажется, успокоило ее, как я и ожидал.

- Конечно, поспите. Попытайтесь устроиться поудобнее. Почему они не могли поставить здесь диваны вместо кресел?

- Да, - пробормотала Ольга. Она перекинула ноги на соседнее, пустое кресло, спиной оперлась о подлокотник, голову положила на мое плечо. - Вам не тяжело? Я легкая...

- Мне не тяжело, Оля.

- Тогда спокойной ночи, - сказала она и затихла. Заснула или нет - не знаю. Дыхания ее не было слышно. Я сидел, ощущая ее плечом, и вроде бы не спалось, но дремота незаметно окутывала меня - то состояние, когда ты еще и не спишь, но перед глазами уже возникают призрачные картины, которые ты принимаешь за продолжение реальности, потому что фильтр рассудка успел уже безболезненно выключиться. Инженер-майор Авраменок появился передо мной, докуривая папироску, в руке он держал зеркальце. Зеркальце? Что-то было в нем, что-то было... Пронесся быстрый гул: приземлился самолет. Но мне встречать было некого. Наверное, я уже спал.

VI

Я проснулся в шесть. В этот миг в войсках звучит труба, и - отставая на долю секунды - заливаются дневальные под грибками на передней линейке лагерей: "Шестая рота, подъем! Вторая пулеметная, подъе-ом!". Старшины, выбритые и подтянутые, уже похаживают перед палатками; считанные секунды - и на линейку начинают выскакивать солдаты в майках, шароварах и сапогах, досыпающие на ходу, но уже готовые к обычным тяготам и немудреным радостям очередного армейского дня. "Выходи строиться! Ста-новись! Равняйсь! Смирно! Нале-во! Шагом - марш! Бегом - марш!" Рота переходит на бег, весь полк бежит, ротный разгильдяй только теперь вылезает из палатки и пускается вдогонку, взгляд старшины уже отметил его, быть разговору: "Что мешает вам хорошо служить?". Роты бегут: старички - уверенно, вполсилы, а молодые, весеннего призыва, едва поспевают за ними, задыхаясь, еще непривычные к резкому переходу ото сна к бегу. Армия. Молодость.

Так начиналась и моя армейская жизнь; я тоже бежал и задыхался, а потом бежал - и удивлялся, как это могут не поспевать другие, на год-два помоложе, а еще позже бежал не в колонне, а вне ее, вел роту на зарядку и командовал: "Рота - стой! Нале-во! Разомкнись! Упражнение начи-най!" - и день плавно трогался по надежным рельсам распорядка, набирая скорость...

Но сегодня мне пока что некем было командовать, кроме самого себя да еще молодой женщины, которая, кажется, вовсе не хотела, чтобы ею командовали. Плечо затекло, и весь я чувствовал себя не лучшим образом. К счастью, она повернулась, меняя позу, и голова ее соскользнула с моего плеча на спинку кресла. Я встал. Военная зарядка была бы сейчас очень кстати, но я только потянулся до хруста и сделал несколько движений, не очень размашистых, чтобы не привлекать внимания. Очень разумно, что вчера я вышел из гостиницы в штатском. Помятый штатский, продремавший ночь в кресле аэровокзала, небритый и немытый и доступный в таком виде посторонним взглядам - это еще туда-сюда; но мятый, немытый и небритый офицер - это уже конец света, полное разложение и маразм.

Ольга по-прежнему спала. Я сходил в туалет и кое-как вымыл лицо и руки; парикмахерская еще не работала, с этим пришлось примириться. То, что со мной приключилось, если вдуматься, целиком оставалось в рамках военной специфики: внезапная тревога - и ты вдруг оказываешься за тысячи километров от привычного места. К этому надо быть готовым. Но не носить же бритву в кармане.