Один на дороге

- Нельзя, нельзя! - удержала она меня и даже схватила за руку. - У меня там беспорядок, затеяла сегодня уборку, и ради тебя не стала отменять, ты уж извини. Идите, вон, в его закуток, там наговоритесь про свои военные тайны.

Мне было все равно, где сидеть. Мы расположились на диванчике около тумбочки с проигрывателем, и я объяснил ему, в чем заключалось дело.

- Да, - сказал он, медленно вспоминая, разглядывая нацарапанный мною на полях газеты "Красная звезда" рисунок - форму зеркальца. - Такое я встречал. Два, или три даже раза. Запомнилось, потому что не часто бывает. Мы ведь расписываемся когда? Когда разминируем или проверяем, а не когда минируем. А этот фашист обнаглел. Самоуверенный был. Словно с самого начала предупреждал: не сомневайся, мол, заминировано, и лучше не связывайся, все равно я тебя перехитрю, и пожертвуешь ты своею молодой жизнью.

- Но ты-то, я вижу, не пожертвовал.

- Это да. - Он поскреб пальцем лысую макушку. - Но и похвалиться особо нечем. Я, скажем, сколько мин извлек на своем веку - не знаю, и никому не сосчитать. Но он-то был чистоплюй, он минных полей не ставил, это делали кто попроще. Конечно, может, и ставил, но там, как ты понимаешь, обходились без расписок, потому что минное поле ты на извлекаемость не поставишь, там, так сказать, массовое производство, поток. Ну, конечно, найти подходящее место, схоронить там, где мину никто не ждет - тоже хитрость нужна, но в этом разбираться я научился еще в тридцать девятом. А он занимался большими объектами. И, прямо сказать, хитрости в нем было немало.

- Но ты разбирался?

- Разбирался - потом, задним числом, когда грохнет, и ты начинаешь думать: вроде бы все предусмотрел, все сделал правильно, а все же, значит, не все. Но в конце концов я эти кроссворды решать перестал. Старался уничтожать на месте. Правда, кой-чему он меня в конце концов научил ...

- Расскажи, поделись.

- Да зачем тебе? Для науки, что ли? Дела давние ...

- Насчет науки не ручаюсь, - сказал я. - Если мы с этим справимся, то, может быть, и для науки пригодится. Но пока что - чистая практика.

Я рассказал ему вкратце, в чем заключалось мое дело.

- Вон что, - сказал он задумчиво. - И на месте рвануть никак нельзя?

- Нельзя, - сказал я. - Сам видишь.

- Ну, а если принять все меры? Дезинфекцию там, все прочее .,. Людей эвакуировать куда подальше ...

- Гарантии нет, - сказал я. - Людей растревожим, пойдут слухи. А живем не на острове. Попадет в печать...

- Ну! - сказал он с сомнением.

- Не в нашу, не в нашу. И пойдет тягомотина. Потом доказывай, что это не наша лаборатория там взорвалась, что не мы этим занимаемся, а что осталось это с тех еще времен. В общем, лишние осложнения. А если кто-нибудь еще заболеет ...

- Да, - сказал он. - Сложно.

- Так что напряги память. Все-таки были же у него какие-то любимые приемы, какие-то его собственные хитрости. - Я представил себе того, германского майора, как он сидит за столом в той самой комнате, где не так давно был я, сидит вечерком в мягком кресле, сняв свои блестящие офицерские сапоги, в домашних туфлях, и усмехается тому, что дорого придется заплатить другим людям за разгадку его остроумия. Испытывает творческое удовлетворение да еще и приятное беспокойство оттого, что слышит, как ступает в соседней или в той же самой комнате его домоправительница, любовница, и то, что она русских кровей, лишь усиливает удовлетворение собой: целовать его сегодня будет какая-то очень дальняя, но все же родня тем, кто некоторое время спустя взлетит на воздух, проскочив мимо какого-то поворота его фантазии.

- Давай, давай, Семеныч! - поторопил я.

- Да что, - сказал он. - Ну, были, конечно, кое-что я и сейчас помню. Иногда бывает: все понимаешь, но стоишь перед объектом, опустив руки, потому что не знаешь, как к нему подойти ... Например, любил он обратное нажимное действие. Не как обычный взрыватель, на который нажали - и он срабатывает, ну как в противотанковой мине хотя бы. А наоборот. Он нажат с самого начала. И как только ты его освобождаешь - чик, и готово.

- Ну, это не то чтобы очень большое открытие, - сказал я.