Один на льдине

Судья был умный, "толковый малый, но педант". Этот его педантизм сослужил, вероятно, добрую службу многим действительно невиновным людям, попавшим в жернова самого гуманного в мире правосудия. В моем же случае он отправил дело на доследование, что само по себе было редкостью в судебной практике советского общества.

Но — все по порядку.

Большой судебный зал, десятки и сотни свидетелей из разных концов государства, которых судья пригласил явиться на суд. А отчего бы не посетить великолепный город Киев за государственный счет? И солирующий обвиняемый рассказывает им и суду свою печальную протокольную историю о больных ногах, о случайной знакомой, чья бабушка лечит травами, о билетах, купленных с рук и etc.

В наши либеральные дни, если ты правильно построишь свою защиту, то можешь не сесть, совершив любое преступление. Если ты, конечно, не болван. Пробовал я это сделать и тогда.

Ведь когда менты схватили меня на Казанском вокзале, а я сбежал, то ничего, кроме поддельного паспорта я у них за собой не оставил. Это основательная позиция, и я становлюсь на точку опоры. Далее. Я дал полковнику с Петровки точное описание того, у кого купил билеты: то есть Юры Калинковицкого, который уже давно слинял в свои Черновцы. Это также в мою пользу, поскольку совпадает наверняка с описаниями других пострадавших. И если б не этот поддельный паспорт и фальшивое удостоверение, которое я сбросил в вокзальную урну, я бы вообще с ними по-другому разговаривал, будучи сам фактически в числе потерпевших. И бежать бы от них не стал.

Но ведь за одно только предъявление поддельного паспорта мне грозило до шести месяцев лишения свободы по УК России. А у меня оставалось два года условных или недосиженных. Солидно и обидно. Поплыл бы я, как дерьмо по Енисею, на два с половиной гарантированных годка.

Третье. Никто не опознает меня. Все описывают маленьких чернявеньких "маланцев"[56], а я — высокий и стройный.

Четвертое. Та неточность в объяснительной, что я писал на Казанском вокзале, тоже не могла влиять на существо дела, и я мог бы ее объяснить в ходе следствия. Но именно эта неточность, как позже выяснилось, сыграла роковую роль в моем новом деле. Не думаю, что и судья был столь наивен, что считал меня ангелом с моими двумя ходками. Но, следуя букве закона, — как, кстати, и я в своих умозаключениях — он не находил за мной в данном случае доказанного состава преступления по части билетов. Кто их производил? Где? В каких количествах? Где уличенные распространители? Какова система сбыта в деталях? Все эти вопросы так и оставались без ответа. Сомнения вызывали, как я и думал, результаты почерковедческой экспертизы.

По найденной в моем портфеле "канцелярии" возникали сотни эпизодов, но все они были связаны с прошлым моим делом. В этом они ничего не проясняли, а, скорее, еще больше запутывали суд. Мало ли что носит человек в своем личном портфеле. Да я приехал его добровольно сдать, а вы меня — за ласты! Повторяю, что за дипломы я уже отсидел. Казус! Не удержусь, чтоб не ознакомить читателя с одним из занимательных логических построений криминалистики старых времен.

…Жаркое лето. Идет к железнодорожной станции человек с плотницкой разноской в руке. Подходит к вокзалу, выходит на перрон, чтобы перейти пути, но путь ему перекрывает остановившийся поезд. Окна купе открыты. От скуки этот человек скользит взглядом по окнам и вдруг видит то, что заставляет его побледнеть и покрыться испариной — он видит свисающую со второй полки изящную женскую руку, на которой не достает безымянного пальца. Он ставит разноску на асфальт, достает из разноски топор, входит в вагон. А когда выходит, то говорит милиции: "Арестуйте меня! Я ее убил!"

Его судили и оправдали.

Вопрос: почему?

Не буду мучить читателя длинной логической цепочкой вопросов и ответов. Скажу, что некогда эта женщина, будучи женою подсудимого, искусно имитировала свое, якобы, убийство. Сама она исчезла, и нашли, допустим, в бочке с капустой лишь отрубленный ее палец с обручальным кольцом. Этого оказалось достаточно, чтобы муж отсидел много-много лет за убийство, которого не было. И вот теперь он убил ее. Срок-то уже отсижен. Нельзя за одно и то же преступление сидеть дважды, гласит вывод.

Но — увы! Все это теории.

5

Время шло и по-свойски работало на меня.

Более сотни пунктов обвинения по "билетному делу" рассыпались в пух и прах. Из Москвы пришло заключение почерковедческой экспертизы, где говорилось, что экспертиза не берется утверждать: одна ли рука заполняла вышеозначенную объяснительную, надпись на штампе в моем паспорте и железнодорожные билеты. Мало им для этого общих признаков.

А все сомнения используются в пользу подозреваемого. Паспорт подделал, стало быть, не я.

— Кто же его подделал? — спрашивают меня отупевшие от моей изворотливости следователи. — - Как он мог у вас оказаться?