Один на льдине

Пол года назад я уходил из ИТК-46 в Сарнах победителем, вернулся побежденным. Начальство смеется, дескать, забыли духовой оркестр пригласить. Они ж думали: Михалев — инженер, с головой парень. Такой на воле будет процветать, узнав, что такое лагерный харч без соли. Того, что я вернусь в зону, не ожидал никто: ни менты, ни мои товарищи по зоне. И я себя внутренне оправдывал по-прежнему: разгонами не занимался, даже в реализации билетов не участвовал. Мое дело сторона. И сторона техническая. Но вот подсел за два дурацких билета…

Я словно забыл опять, что из сидящих там никто не виноват. Все считают, что их подвели обстоятельства, а не они сами — творцы этих обстоятельств, которые не могут сказать себе после первого срока: "Все! Труба! Хаблык! Туда я больше ни ногой!"

И говорил я сам себе: может быть, ты в самом деле болен на голову, Колек? Ну, сел ты раз. Думаешь: там-то и там-то сглупил! В другой раз умнее буду! Но сел вторично. Что делает здравомыслящий гражданин? Он решает: все! Преступником я стал по глупости — буду жить, как все добросовестные люди. Или ты болен и лечись, пока бесплатная медицина. Вот ведь продумал я до, казалось бы, мелочей классическую аферу! Провел уникальную комбинацию, а что в итоге? Надевай пиджак на ноги. Я снова сижу. Хожу — сижу и лежу сижу. И сижу не где-нибудь, а возвратом в ту же зону, но уже меньше думаю о вкусном украинском борще и лагерной ухе из рыбы хек. А просто чувствую себя, как в газвагене: что-то давит и душит, не дает глазам блеска и радости. Это теперь я понимаю, что тогда лишился окончательно романтического имиджа капитана Аристова, в котором жил свой взрослый век. Что на минувшем судилище с меня сняли защитную броню и кто-то в казенном мундире крикнул: "А король-то голый!"

Словом, я прочно инфицировался синдромом жертвы. А это, как утверждают современные ученые, среди которых встречаются очень неглупые люди, вирус социального характера. Он не поражает систем, которых не понимает. Не обладая "языком системы", этот вирус как бы не видит ее. Следовательно, пока я был в чужой маске — я был недоступен ему. И во мне страдал раньше обиженный общественным непониманием химерический капитан Аристов. Моя же система была наглухо им камуфлирована. А нынче потерпел крах я, Коля Шмайс. Это меня, презрев закон, силой государственного самовластья швырнули в зону. И это я, Коля Шмайс, страдаю. Это мне неловко перед лагерниками за неудачу и стыдно смешиваться с ними, себе подобными, копошащимися во мраке и мерзости лагерей.

Самооценка моя, видимо, здорово занижалась или завышалась.

Рухнула какая-то химерная композиция в сознании. Сиди от звонка до звонка… Глухо… Без всяких иллюзий. Мама узнала, снова обыски, позор. Ни тебе грева, ни помощи с воли. Только мама. Снова мама. Все было, как прежде. Она приезжала ко мне, собирала передачи. Я видел, как ее губы собираются в скорбную складку и глаза смотрят на меня с уже неземным спокойствием. Но с ней я очищался, я давал себе зарок стать другим. И я сам стал другим: удрученным и подавленным. Вероятно, легче было бы отбывать срок на новом месте, среди новых людей общение с которыми не разжигало бы во мне болезненную мнительность.

И вдруг — замаячило. В октябре 1973 года меня посадили, а в 75 году вышел Указ Верховного Совета СССР, по которому те, у кого звонковые статьи, могли освободиться на поселение по двум третьям. И я сразу ожил. Мне оставалось десять месяцев, но я сразу спросил хозяина: что нужно сделать, чтобы уйти из зоны. Хозяин, тот же полковник Дендиберов, говорит:

Подумаем…

Думай — не думай, а мне прыгать надо.

Куда же рвал я постромки?

Позвольте обратиться к Александру Исаевичу Солженицыну, который в "Архипелаге" пишет следующее:

"…Наверно, придумало человечество ссылку раньше, чем тюрьму. Изгнание из племени ведь уже было ссылкой. Соображено было рано, как трудно человеку существовать оторванному от привычного окружения и места… И в Российской империи… она законно утверждена при Алексее Михайловиче Соборным Уложением 1648 года…"

Эх, ма… Покорми-ка человека горьким, а потом дай корешок солодки и он, этот корешок, покажется ему слаще наливного яблока. Так и со мной было. Потому-то еще я рвался на поселение.

2

Хозяин "подумал" не без выгоды для себя. Он дал мне задание сконструировать несколько станков. Особая нужда была в пружино-навивальных полуавтоматах для изготовления пружин мягкой мебели, потому что мягкая пружинная мебель пользовалась непревзойденным спросом. Кто помнит беспросветный дефицит мебели в советском быту, тот поймет, что такое производство мебели при неучтенном сырье и практически бесплатной рабочей силе, которую являли и являют собой зека.

Я собрал шесть инженеров, и мы в зоне создали отдел нестандартного оборудования. Работая и дни, и ночи как одержимые мы сконструировали эти оригинальные станки: навивай, страна, пружины, расцветай, таежный край!

Кому-то из коллег было обещано досрочное освобождение, кому-то помиловка, а мне светило поселение в десять месяцев до конца срока.