Один на льдине

На день суда версия выглядела так, что я дипломов уже лет шесть и в руках не держал. Все мои лжесвидетели в один голос заявляют, что этот львовский торговал дипломами и говорил, что может сделать документ любого советского вуза. "И такие?" — показывают им дипломы несуществующих господ Райтера и Яблонского: других-то в деле нет. "Вот именно такие!" А мой адвокат сказал примерно следующее:

— Я не вижу в деле состава преступления. Разве может быть квалифицировано как преступление наличие в деле документов, неизвестно кому доселе принадлежащих и заполненных на фамилии лиц, которых в природе не существует? Это больше похоже на первоапрельскую шутку. Если даже мой подзащитный Михалев и развлекся подобным образом, то это никоим образом не подпадает под какую-либо из существующих статей уголовного кодекса! Представьте себе, что некто изготавливает диплом на имя президента Никсона — и что: давать ему за это срок?! Юридически это никакая не подделка документов. И этот суд — профанация права и законности!

Суд, похожий на цирк, уходит на совещание.

Совещание, похожее на пятиминутку, завершается.

Приговор похож на все остальные:

Обвинение признать имеющим силу… Девятнадцати свидетелям не верить как попавшим под влияние Михалева и дающим заведомо ложные показания… Показаниям самого Михалёва веры нет, и суд верит только показаниям львовского имярека. Определить меру наказания для Михалёва Николая Александровича — два года лишения свободы и присовокупить к ним не отбытые девять месяцев. Кстати, по УК Украины 2 года это максимальный срок за подделку документов.

Финита.

Я раскрутился в зоне. Тот из вас, многоуважаемые дамы и господа, знает, что это такое — раскрутиться в зоне, тот поймет меня. А кто не знает, тем вряд ли объяснишь. Когда в камере узнают об этом факте, то восклицают что-нибудь типа "ништяк". Мол, ты что: убил кого? И через тюрьму, которая встретила меня, как героя, меня этапируют в Волынскую область, в Маневичи. И все же, утешался я, меня не признали особо опасным рецидивистом, поскольку новая статья квалифицировалась не как мошенничество, а как дебютная в отношении меня — подделка документов. И задача минимум все же была решена.

Глава девятнадцатая. Дорога на север

1

И все же я ушел на поселение.

Зона в Маневичах занималась мебельным производством.

"Хозяин", узнав из материалов дела, что я "великий" изобретатель и конструктор, тут же предложил мне повторить Сарнинскую шутку — создать отдел нестандартного оборудования, изготовить пружино-навивальные станки, по образу и подобию, как в Сарнах.

Подобрал инженеров, быстро сконструировали и освоили в производстве новые станки, имея опыт сарнинской зоны. "Хозяин" выполнил свое обещание. Опять суд, я освобожден на поселение, но уже не на Украину, а на Север.

И через всю Украину — с запада на восток, через Россию на север идет, стучит по рельсовым стыкам мой временный дом — вагонзак.

Та же селедка, те же ополоски чая и мизерные порцайки сахара, те же духота и вонь. Нынче, вспоминая все это, я поражаюсь той чудовищной выносливости, которая проявляется в обычном человеке, загнавшем себя и гонимом законом в нечеловеческие условия несвободы.

И только единственное родное существо — моя мама, наверное, помогло мне выжить, хорош я или плох был для общества.

Ты можешь думать или не думать о ней головой. Но твоя замордованная душа сама знает, что тебя любят где-то на большой земле и ждут с сердечным теплом и надеждой. Тогда мне не дано было понять, что я выжил маминой, любовью, ее отвержением себя, ее способностью простить и не корить, понапрасну тратя верные слова. Ей уже оставалось жить совсем немного, когда я уходил этапом на север. И я, знавший различные меры судебных кар, говорю всем, что наказание вечной разлукой с той, кто родила тебя в муках и влила в тебя всю себя кровью, потом, материнским молоком и истекающим в позоре временем — самое страшное из наказаний. Оно не кончается и только усиливает со временем стыд и скорбь. Так поздно и так неизбежно приходит осознание неоплаченного, неоплатного долга.

2

Впервые увидев картины комяцкого края[57] на пересылке Микунь-2, я не мог и предположить, что судьба моя завяжется здесь в тугой жизненный узел.

С поезда выходим по двое. На каждого охранник с собакой, натасканной на человекозека. Звучит команда:

Присесть! Руки за голову!

В грязь, в болотину, в снег, в помет. Невольно и бесполезно думаешь: зачем руки-то за голову? Кто-нибудь может объяснить? Потом этап начинают поголовно пересчитывать — сидишь на корточках. Потом передают старшему офицеру — сидишь. Тут и понимаешь, почему на вопрос: "Где ваш Ванька?" отвечают, что сидит Ванька, если даже в это самое время Ванька валит большую ель на лесоповале.

Затем пересчет людей и зубов кончается. Собаки лают, хрипят, рвутся с поводков — этап садится по "воронкам" и вперед.