Один над нами рок

Главврач, стесняясь, пачку двумя руками взял и собственноручно взбил подушку на лишней койке в палате страдающих манией величия. И собственноручно же отстучал на машинке и дал парню выучить наизусть вступительное слово, без которого коллектив палаты новичка бы отторг. Представившись Гераклом, парень в очень крепких выражениях отругал своего работодателя Еврисфея, который не только заставил его выполнить двенадцать тяжелейших заданий, но и вынуждал на тринадцатое, абсолютно уголовное: украсть у папаши Зевса перун. Саботируя это кощунственное требование, парень решил на время укрыться от Еврисфея здесь.

“Надеюсь, вы меня не выдадите”,- обратился он к сопалатникам.

“Негодяй!” – имея в виду Еврисфея, закричали Озирис, Ярило, три

Христа и Кобзон. А Зевс так вообще обнял парня и, трижды по-русски расцеловав, сказал: “Ты поступил правильно. А с

Еврисфеем я разберусь”.

Провалявшись на койке с полгода, парень вручил главврачу пачку денег толщиной с “Анну Каренину” и сказал:

“А это расчет. Давай документ о выздоровлении”.

“После регулярных инъекций настоя фиалки в левую долю гипофиза больше Гераклом (Геркулесом) себя не считает,- написал главврач в медицинской карте и справке.- Физиологические и социальные реакции нормализовались. Пациент подлежит выписке”.

Поскольку и аванс, и расчет были выданы крупными купюрами, их совокупность удалось вместить в череп с пулей во лбу, который уже не прятался по чемоданам, а стоял в новой квартире на этажерке среди книг, как бы символизируя, с одной стороны, необъятную мудрость человечества в целом, с другой – непроходимую глупость каждого отдельного индивида.

Несмотря на то что все эти деньги не могли идти ни в какое сравнение с полутора миллиардами, которые мечталось получить от американца, главврач с поправкой на неизбежность отличия жизни от мечтаний в худшую сторону чувствовал себя богачом заокеанского масштаба. Однако, не имея в отличие от заокеанских коллег ни преданных телохранителей, ни бдительных поваров, он ясно сознавал свою незащищенность. Именно поэтому ласковая просьба жены купить ей дачу и тут же вслед неосторожно произнесенное слово втуне прозвучали для него первым аккордом реквиема. Он понял, что, если не примет экстренных мер, дни его сочтены. Если завтра его не порешит топором кто-нибудь из ее любовников, наличие которых он сильно подозревал, то послезавтра она сама отравит его каким-нибудь коварным ядом – и это скорее всего ввиду хоть и неоконченного, но все же фармацевтического образования.

Она его имела неоконченным именно потому, что в свое время сильно поверила мечте о дополнительных к полутора миллиардам пятистах миллионах. Несметное количество нулей, заполнив девичью голову, вскружило ее. И о высшем фармацевтическом образовании она подумала: “На кой?” Руководство института было ошеломлено решением своей лучшей студентки, проучившейся у них четыре уже года в круглых отличницах, а последний – так еще и в секретарях комсомольской организации.

“Мы ж из тебя, дура, секретаря партийной организации хотели воспитать,- говорили ей.- А ты? Не стыдно ли смотреть нам в глаза? А как насчет родины? Ее тоже в удобный момент предашь с такой же легкостью?”

Будущая миллиардерша все эти грозные упреки пропустила мимо ушей. Но теперь, больше похожая на старуху у разбитого корыта, горько жалела, что не вняла предостережениям мудрых наставников.

Ведь лучшие годы уже прошли, а мечта не осуществилась. Где тот миллиардер, с которым так приятно было бы поторговаться? Где образ прекрасного принца – если не крови, то хотя бы какой-то там извилины?.. Увы, ее муж не только не изобрел обещанной вакцины, но и вообще не поднялся выше вонючей психушки, по коридорам которой бродили жуткие типы: один, плача, размазывал по лицу слюни, другой, наоборот, делал это смеясь, а третий, гневно тряся огромной бородой, кричал: “Где мой перун? Я вчера оставил его здесь на подоконнике!” – и писал под дверь женского душа, говоря, что проникает к прелестным созданиям золотым дождем…

Главврач давно чувствовал нарастающее недовольство жены и поэтому, услышав от нее слово “втуне”, похолодел, так как понял, что дни его сочтены. Действовать надо было решительно. Сказав:

“Плевал я на твое “втуне””,- он показал ей кукиш. “Меня не лелеешь – горько пожалеешь”,- отреагировала жена. Чувствовалось, что внезапная рифма не случайна…

Промедление грозило смертью. Главврач бросился к черепу. Но денег в нем не оказалось. “О хищница!” – крикнул он жене и убежал из квартиры с пустым черепом под мышкой.

Теперь он жил в больнице. День проводил в кабинете, где делал больным инъекции в различные участки мозга, ночевать же шел в палату страдающих манией величия, так как любил публику поинтеллигентней. С черепом он не расставался: днем держал на письменном столе, ночью – под одеялом. Больные думали, что он – его собственный.

Мы этот череп видели. По просьбе главврача принесли наждак, и теперь пуля сверкала, как бриллиант во лбу Шивы.