Один против судьбы. Повесть о жизни Людвига ван Бетховена

Людвиг, вздохнув, пересек маленький дворик и зашагал по улице, продуваемой резким осенним ветерком. Достав из кармана записку с адресом композитора, он справлялся у прохожих о том, как ему пройти к нужной улице.

Но, услышав, как на башне ближайшей церкви часы пробили девять раз, Людвиг остановился. Правила хорошего тона, усвоенные им в боннской школе воспитания, которой был для него дом Брейнингов, гласили, что в столь ранний час визиты не положены. И в голове возникла мысль: не Гайдна, а первого своего учителя ты должен навестить в Вене прежде всего! Ему-то ранний визит не будет помехой. Он уже гам, где земное время не значит ничего…

И Бетховен направился на кладбище святого Марка. Снова он спрашивал прохожих и по их указанию шел длинной прямой улицей к городским воротам, которым венцы дали имя «Штубентор». Он прошел сквозь них и сразу очутился за городом, оставив позади крепостной вал, обозначивший границу города.

Картина, открывавшаяся перед ним, была печальна. На широкой равнине не было ни единого домика. Она была мокрой и унылой. Вдоль дороги, покрытой лужами, торчали скелеты деревьев, листва на которых была оборвана ветром.

Он двинулся дальше, и вскоре в тумане потянулась кладбищенская стена. Людвиг прибавил шаг. Наконец он увидел ржавые ворота, их левая половина висела на одной петле. Длинные ряды крестов выступили из мглы и двинулись ему навстречу.

С грустью он оглядывался вокруг. Как найти место, где почило сердце Моцарта?

Людвиг бродил по кладбищу, пока не разглядел холмик свежей земли, на который откуда-то снизу вдруг упали комья глины.

И вскоре он очутился у края новой могилы, в глубине которой стоял могильщик. Старик оперся о лопату и удивленно воззрился на нежданного посетителя:

— Кого вы ищете? Моцарта?

— Да, сочинителя музыки.

— Музыканта? А у него есть здесь могила?

— Ведь это кладбище святого Марка?

— Да. Но уж я-то знаю на память всех лучших покойников. А вот Моцарта не знаю!

— Он был капельмейстер. Его опера «Волшебная флейта» идет в Вене уже второй год. Он умер в прошлом году, в начале декабря.

Могильщик наморщил лоб.

— Ага! Это мог бы быть тот… Его уже трое искали… И все иностранцы! Странно, почему это венцы не приходят. Вы, наверное, тоже откуда-нибудь, правда?

— Я из Бонна. Тоже музыкант.

— Так-так. Ну, этот похоронен здесь. Только вряд ли найдешь.

— Но есть же надгробье?

— Кто бы его поставил? — с усмешкой процедил сквозь зубы могильщик. — Из семьи-то никто ни разу не поинтересовался его могилой! Надгробье… Ха! Да и где бы его поставили-то?

— Вы же говорите, что знаете все могилы!

— Я так не говорил, господин музыкант! Я говорил, что знаю все хорошие могилы! А этого капельмейстера мы похоронили в общей. В них, видите ли, закапывают тех, у кого нечем платить за место. А уж кого этак хоронят, я про имя не спрашиваю. У таких часто и имени-то никакого не бывает.

Бетховен смотрел на могильщика потрясенный.

— Но ведь… это был человек, известный всей Европе!

— А так бывает, что человека, когда помрет, начинают почитать… Да что теперь поделаешь-то! Что же мне, выдумать ее, могилу-то! Таких могил для нищих здесь бог знает сколько. Могу я знать, в какую я его сунул год назад?

Могильщик сердито нагнулся и начал снова копать. Сколько уже времени потерял он с этим бедно одетым иностранцем. От таких чаевых не дождешься. Музыкант! Когда-нибудь тоже закопают в общую могилу… Комья глины, вылетев снизу, обсыпали ботинки Людвига.

Он попрощался с могильщиком и нетвердыми шагами побрел к выходу.

Его мозг отказывался воспринимать ужасную правду. Он остановился у ворот, еще раз оглянулся, будто лес почерневших крестов и мраморных памятников мог прояснить тайну, навсегда скрытую для человечества: где нашел свое последнее пристанище величайший из композиторов?

Вчера Людвиг видел на венских улицах афиши «Волшебной флейты». В театре Шиканедера ее ставили уже двести пятьдесят раз! Возможно, что сыграют еще сто. Говорят, что театр всегда полон. И касса театра тоже полна. И все же никто не уплатил за жалкий кусок земли, чтобы достойно был погребен художник, создавший столько прекрасного!

Юный Бетховен закусил губу, подавляя плач. В мыслях он снова был в квартире молодого композитора, несмотря на свою всемирную известность, такого доброго к нему, невзрачному юнцу, приехавшему с берегов Рейна. Ах, как его окрылили тогда слова Моцарта: «Этот юноша однажды заставит мир говорить о себе!»

А не будет ли и мой конец таким же? В безымянной могиле, среди бродяг и нищих…

Звуки императорской столицы не задевали его сознания. Он не замечал офицеров в расшитых золотом мундирах, гарцующих на горячих венгерских конях. Не обращал внимания на застекленные кареты, украшенные позолотой, проносившиеся мимо, запряженные четверкой белых или вороных коней. Не оглядывался и на дам, которых несли в портшезах, подобных маленьким каретам.

Он не взглянул и на отряд гренадеров, громко печатавших шаг по булыжнику мостовой — их головы украшали огромные медвежьи шапки.