Один против судьбы. Повесть о жизни Людвига ван Бетховена

Уставившись в пространство, Бетховен сидел в своей скромной комнате, снятой им в Теплице вместе с расстроенным фортепьяно. Уже в прошлом году влекли его в этот северочешский курортный городок две вещи: необходимость восстановления своего здоровья и надежда на встречу с Гёте. Не повезло ни в том, ни в другом. Какие-то обязанности высоко придворного чиновника не позволили поэту приехать в назначенное время. А лечение? Болезнь изводила слух все больше и больше. Не то чтобы быстро, скорее, — медленно, но неуклонно.

Композитор как будто уже смирился с болезнью. Она крадется за ним как тень вот уже много лет. А кто оглядывается на свою тень?

То, что в этом году он особенно радовался поездке в Теплице, не было связано с надеждой на выздоровление. Он надеялся встретиться здесь наконец с поэтом, который был так дорог ему.

Беттина Брентано, теперь уже Арним, подготовила эту встречу. Сама она тоже приедет вместе с мужем в конце сезона. Значит, в Теплице его ожидают радостные дни.

Но сегодня душа Бетховена охвачена печалью. На столе лежит только что оконченное письмо. В сущности, их три: два он написал вчера, сразу по приезде, сегодня — третье. Нет, эти неразборчивые строки не были написаны кое-как! Просто его рука не могла спокойно держать перо.

Тереза тоже это поймет!

Шесть лет же прошло с того счастливого вечера в Коромпе, когда прозвучало тихое признание: «Если ты хочешь отдать мне свое сердце…»

Шесть лет не сдаются ее спесивые родственники. Бетховен гордо замкнулся, Тереза страдает.

Но дороге в Теплице произошла их краткая встреча в Праге. Тереза живет поблизости у сестры Жозефины, воспитывая ее четверых детей.

Ее сердце полно любви, она щедро делится ею. Но отдать свою любовь тому, кому хотела бы, не может.

Эти мгновения в Праге принесли радость и тоску. Теперь, как и до встречи, их общение ограничивается перепиской. Но как затруднительны такие беседы в письмах! Только два раза в неделю идет почта в Карлсбад и уже оттуда в Прагу!

Он взял письмо и снова перечитывает строки, полные тревоги:

«Мой ангел, мое все, мое я — сегодня лишь несколько слов, и именно карандашом твоим… Отчего эта глубокая печаль, там где господствует необходимость? Разве наша любовь может устоять только ценой жертв?..

…Ты страдаешь, мое самое дорогое существо… Ах, всюду, где я нахожусь, ты тоже со мной.

…Что это за жизнь! — Так! Без тебя — настигаемый повсюду человеческой добротой, которую я не стремлюсь заслужить и не заслуживаю… Я люблю тебя, — как и ты меня любишь, только гораздо сильнее…»

Он переворачивал листы, перечитывая самые утешительные места. Вот оно, лежащее здесь с утра.

«…Доброе утро! Еще лежа в постели, я был полон мыслей о тебе, моя бессмертная возлюбленная! Они были то радостными, то грустными. Я вопрошал судьбу, услышит ли она наши мольбы.

…О боже, почему надо расставаться, когда любишь друг друга?.. Твоя любовь сделала меня одновременно счастливейшим и несчастливейшим из людей.

Навеки твой,

Навеки моя,

Навеки принадлежащие друг другу».

Вечно принадлежащие друг другу! И вечно разлученные друг с другом!

Он не смеет выполнить свое обещание и посвятить ей «Аппассионату». На клавире значится посвящение ее брату Францу. Но тот-то знал, кому оно принадлежит!

Уже больше шести лет длится напрасное ожидание. Как можно жить покинутым, будто Робинзон на пустынном острове, перенося тяготы глухоты, ощущая холодность мира, совсем одному! Уже семьдесят месяцев, каждый из которых тягостен, как бессонная ночь.

«И все же, Тереза, любовь делала меня сильнее. Ни один период моей жизни не был таким плодотворным, как этот. Хорошо, что уже в детстве я научился забываться от горя в работе! Моя жизнь, милая любимая девушка, стала похожа на тот холодный чулан, в который меня запирали в детстве.

В отчаянии я пробиваюсь от страдания к радости! И число творений моих все увеличивается, растет и слава. Если бы так же возрастала моя радость!»

В мыслях он подсчитал все сочинения, написанные в дни болезни и печали.

Среди множества небольших произведений высятся большие симфонии. После «Героической» он сочинил Четвертую, полную радостного настроения того лета, когда в Коромпе родилась надежда на счастье.