Один рё и два бу

— Не могу я дать больше, — говорил ростовщик, посасывая погасшую трубку. — Котел дырявый, и ты нарочно не вымыла его от утреннего риса, чтобы я не заметил дыру. Бери пятьдесят бу и проваливай. Больше никто не даст.

— Но я же вам говорю, господин, — охрипшим голосом повторяла девушка. — Моя мать больна, и пятьдесят бу мне не хватит на лекарства. Смилуйтесь и прибавьте еще! Ничего больше у нас нет, что можно было бы заложить. Все уже снесли в вашу лавку.

— В каждом доме что-нибудь да есть, стоит только поискать, — наставительно сказал ростовщик. — Поищи как следует. Наверно, найдется лишняя чашка, или старый зонтик, или нижняя одежда. Если не успела ее постирать, не стесняйся, я и грязную возьму.

— Ничего у нас нет, — плача, повторяла девушка. — На мне халат надет на голое тело, и не могу я стащить с больной матери одеяло, да и то рваное.

— Волосы у тебя хороши, — сказал ростовщик, — Густые и длинные. Продай свои волосы. Хватит и на лекарство, и на сытную еду твоей матери.

Девушка зарыдала в голос, вытащила из прически поломанную гребенку, так что волосы рассыпались черной волной и закрыли ей лицо. Она схватилась за них обеими руками и прижала волосы к глазам.

— Хорошие волосы, — сказал ростовщик, — годится для накладки, и у кого жидкие волосы, смогут вплести их в косу. Ну что, резать?

— Режьте, — прошептала девушка и вытянула вперед шею, будто клала голову под меч палача.

Недаром приятельница Дзюэмона была когда-то танцовщицей. Ее платья были хорошие, совсем почти новые. К тому же Дзюэмону некогда было спорить и торговаться. Он поспешно взял несколько серебряных монет и выбежал из лавки — уж очень противно пахло там заношенными тряпками ограбленной нищеты. В ушах так и звучал скрип ржавых ножниц, остригающих толстые пряди упругих волос.

При виде серебра Рокубэй чуть не заплясал о радости и крикнул:

— Пока ты там возился, мы с Мурамори обследовали соседние улицы и видели недорогую гостиницу. Спешим туда!

И, подобрав свое платье, чтобы не мешало широким шагам, направился к гостинице так быстро, чти Дзюэмон и Мурамори едва поспевали за ним.

Он так торопился, что, поднимаясь по ступенькам, нечаянно ударил ногой сидевшего на пороге человека.

Всем известно, что голова — самая уважаемая часть тела, а ноги — самая низкая и презренная. Поэтому к тем, кто делает шляпы, шапки и колпаки, относятся с уважением, и им по закону даже позволено носить за поясом один меч. А тех, кто плетет сандалии, ставят наравне с мясниками, кожевниками, живодерами и палачами, брезгуют прикоснуться к ним и даже не считают людьми/а самыми презренными созданиями. Нет большего оскорбления, чем толкнуть человека ногой, и поэтому Рокубэй очень испугался. Он уже собрался упасть на колени и покорно извиниться перед тем, кого невольно обидел. Но, обернувшись, заметил, что это всего-навсего старая женщина и к тому же нищенка.

Рокубэй отвернулся и хотел переступить через порог, но нищенка схватила его за подол и закричала:

— Ах, красавица, отчего же так невежлива? Гордишься шелковым платьем и набеленным личиком? Пройдет немного лет, и станешь ты еще уродливей меня! Откуда ты знаешь, кто я и кем была? Может быть, так я была знаменита своей красотой, что по всей стране при одном воспоминании обо мне людей охватывает сладостная тоска и они рады были умереть, лишь бы еще раз встретить меня. Откуда ты знаешь, может быть, я сама Оно-но Комати?

Рокубэй, тщетно пытавшийся вырвать свое платье из ее цепких когтей, остановился и спросил:

— А кто такая Оно-но Комати?

Дзюэмон громко засмеялся и воскликнул:

— Оно-но Комати жила тысячу лет назад!

— А когда она умерла, ты ведь не знаешь? — ядовито спросила нищенка. — Ведь никто не видел ее тела, и, может быть, за свой страшный грех она все еще бродит по дорогам.

— Кто это Оно-но Комати? — повторил Рокубэй.

— Дай мне серебряную монету, я тебе все про нее расскажу.

Хозяин, вышедший встретить гостей, нагнулся к Рокубэю и шепнул:

— Госпожа, она могла бы развлечь вас своим рассказом, пока я приготовлю закуску.

— Ладно, пусть рассказывает, — сказал Рокубэй. — Но лишнего серебра у меня нет. Хочешь, отдадим тебе все, что останется на блюдах после того, как мы поедим?

— Я голодна и согласна рассказывать за остатки вашего ужина, — сказала нищенка, отпустила полу Рокубэева платья, села поудобней, расправила свои лохмотья и начала рассказ.

РАССКАЗ НИЩЕНКИ: КАК ОНО-НО КОМАТИ ПОКИНУЛА ДВОРЕЦ

У прекрасной Оно-но Комати, дочери Иосидзанэ, князя Дэва, было, наверное, тысяча платьев, и она надевала на свое узкое тело сразу по шесть и по восемь халатов, один поверх другого, так что, когда она садилась, несгибающиеся складки одежд волнами окружали ее, и она казалась пышно распустившимся цветком пиона. А когда она вставала и шла, ее длинные и широкие шаровары — соломенно-желтые или травянисто-зеленые — и заложенный складками шлейф, висевший на помочах с плеч, тянулись и извивались за ней по полу, как листья цветка ириса.