Один сезон в тайге

Вот я и нашёл интересное развлечение на время, пока готовится ужин. Сижу на чурбаке, наугад выхватываю из «окружающей среды» слепня, ножничками выстригаю у него в заднем крае правого крыла крохотный треугольничек и отпускаю. Потом ещё выхватываю, выстригаю, отпускаю... Когда закипает вода, у меня уже помечено сорок шесть слепней. Добавляю ещё четырёх для ровного счёта, засыпаю в воду рис, дожидаюсь, пока снова закипит, подправляю огонь. А попутно соображаю, что если из следующих десяти будет один меченый, то их вокруг меня, по формуле, пятьсот. Если будет два меченых, то двести пятьдесят. А если четыре, то сто двадцать пять. И так далее. Это если в идеале, чего никогда не бывает, нужна статистика. Прикидываю иначе: если я, поймав ещё полсотни, не увижу ни одного с моей вырезкой, то их тут больше двух с половиной тысяч. Нет, даже ещё больше, потому что число меченых будет постоянно расти. Точнее, с дифференциалами, вычислять не хочу, да и забыл я эти формулы.

И я продолжаю с увлечением ловить, резать и считать, временами вставая и подходя к костру. И тогда слепни немного отступают от дыма и жара, поджидая в сторонке, облако рассеивается среди деревьев. Обратно их зазывать не требуется, облако быстро восстанавливается ― превосходный объект для ловли.

Сварился рис. Сливаю воду, заправляю кашу солью и тушёнкой, ставлю недалеко от костра и возвращаюсь к своему занятию. Когда оказывается помеченной вторая полусотня насекомых и не получено ни одного повтора, прерываю своё исследование. А что, если они сразу улетают? Может быть потому, что им вырез на крыле не нравится, или у меня руки пахнут «Дэтой»? Но крыло по заднему краю и так у многих потрёпано, а мазал я последний раз только тыльные стороны ладоней, как всегда перед едой. Впрочем, им, конечно, и без «Дэты» мало радости оттого, что я их так бесцеремонно хватаю на лету, жамкаю в руке.

Попытки слежения за несколькими выпущенными слепнями ничего не дают ― они тут же теряются среди массы других. Над головой у меня насекомых мало ― видимо, им надо не просто летать, а именно кружить. Конечно, при их относительно большой массе и высокой скорости это должно быть удобнее. Выпускаю несколько штук над головой, но и их сразу теряю из виду, потому что они летят в сторону и исчезают в «толпе».

Неужели их так много? Или методика «кэпче-рикэпче» тут не подходит? Только зря выпустил сотню кусачих тварей, которых мог просто уничтожить. Я не согласен с тезисом некоторых натуралистов, что в природе всё рационально. В природе тоже есть зло, если не абсолютное, то несомненное. Я видел искусанных комарами до одурения зайцев, мне было жалко того лося, который так нервно моргал и обречённо мотал головой, пытаясь стряхнуть этих самых слепней. И ещё у меня явно накопилось желание отомстить за самого себя, за свои собственные страдания. Бог с ней, с методикой учёта. Сергея нет, мне всё равно его ждать. Я ещё успею принести маленькую пользу окружающему меня миру. И я снова сажусь на чурбак и ловлю слепней. Но теперь я мечу их иначе ― я отстригаю их оружие ― острый стилет, так безжалостно протыкающий и нашу, и толстую лосиную кожу. Они неумолимы, и я ― тоже.

Обезоруженных слепней выпускаю над головой и хорошо вижу, как они с возмущённым жужжанием направляются не куда-нибудь, а прямиком к солнцу. Почему именно к солнцу, не знаю. Но понятно, что моя операция им не очень нравится. Злобно торжествую. Трудно любить природу во всех её  проявлениях.

Отстригаю «кусала» двум сотням слепней и вижу, что гудящее  облако вокруг меня нисколько не поредело, я не поймал дважды ни одного насекомого. Моя работа ― капля в море, даже в масштабах нашего лагеря. К совсем остывшему рису приходит Сергей в сопровождении своего эскорта слепней, и гул у костра становится заметно гуще. Мы вешаем над костром чайную кастрюлю и садимся есть.

Оказывается, Сергей работал за рекой. Началось с того, что когда он пошёл на участок к гнёздам, увидел на приречном лугу бегущих навстречу по нашей тропке двух волков. До них было ещё далеко, и Сергей, тихо шагнув за куст жимолости и затаившись, смог разглядеть их в бинокль, хотя из высокой травы были видны только спины и головы зверей. Это были вовсе не волки, а собаки. Та, что бежала сзади, поменьше, была ублюдком с примесью крови фокстерьера, о чём говорила прямоугольная бородатая морда. Вторая, а вернее  ― первая, была лайкой, похожей на волка, и Сергей узнал в ней Люсьена, индюковского пса. Вот тебе и встреча! Сергей вышел из укрытия и окликнул нашего знакомого. Однако Люсьен либо не узнал его, либо не захотел узнавать. Он мгновенно развернулся, перемахнул через своего лохматого спутника (спутницу?) и дал дёру обратно по тропке. Собаки убегали молча и быстро, как чаще всего убегают от человека дикие звери. Ни разу не оглянувшись, они скрылись в лесу.