Один шаг

– Может быть, надоело? Уедем? – спросил Рубец, но Репин протестующе замахал руками:

– Что ты! Это так интересно! Не правда ли, Анна Михайловна?

Городских гостей посадили на почетные места, и тотчас же рядом появился дружка жениха, весельчак и балагур, с полной чаркой на деревянной, прикрытой холстиной тарелочке.

– Не побрезгуйте, дорогие гости!

И пошло, и пошло веселье. Глаза Репина разгорелись. Наконец-то он смог раскрыть свой альбом. Сколько типов! Сколько колоритнейших фигур, характеров! И эти наряды мужиков и баб, совсем не похожие на Чугуевские! А это лицо у одной из невестиных подружек, строгое, смелое, удлиненное, словно из легенды...

– А ну-ка, погляди на меня, красавица!

Красавица повела головой, блеснула темными глазами, а Репин, ловя мгновение, уже черкал карандашом по маленькому листу, с удивительной быстротой и точностью обрисовывая ее черты и повторяя свое любимое «Крещендо! Крещендо!»

Затем он рисовал захмелевшего хитроватого мужичишку («авось, пригодится для «Запорожцев»), затем бабу в синем саяне – платье – и красном фартуке, затем смиренного деда с реденькой бородкой.

– Гляди-ка, глянь – дед Хведор! – раздавались за спиной Репина удивленные восклицания критиков. – И рожа его, и вочи – все в точности!

Подвыпившие гости разгуливались все больше. Во дворе уже откалывали коленца. Откуда-то появились старенькие гусли, и их сразу же поднесли Рубцу:

– Уважьте молодых, Ляксандра Иванович, сыграйте на музыке!

Рубец оживился. Последнее время его интересовали темпераментные народные танцы – казачки, – он собирал их, записывал, мечтая издать отдельным сборником в Петербурге у Юргенсона.

– Казачок! – крикнул Рубец и рванул струны. – А ну-ка, хлопцы, девки, покажите, как у нас пляшут!

И вот уже вышла в круг самая бедовая, тряхнула головой, повела глазами и пошла, пошла пританцовывать, притопывать каблучком. А руки, руки, так и заходили: то упрутся в крутые бока, то раскинутся в стороны, будто крылья у орлицы, то сойдутся в задорном хлопке, то озорно поманят приглянувшегося парня, мол, чего стоишь, иди, обними меня при всех, сейчас никто не осудит, сейчас можно...

Танцевали долго, до изнеможения. Пара сменяла пару.

– Ай да други, ай да молодцы! – восхищался Репин.

– Мабуть, и вы с нами, пан хороший? – осмелев, крикнул кто-то.

Репин тряхнул кудрями.

– А ну-ка, Рубец, сыграй гопака!.. Аннушка, пошли!

Аннушку будто обдало жаром: зарделась, вспорхнула, как бабочка, поплыла. За ней сорвался с места Репин. Подскочил к Аннушке правым боком, левым, проскакал в присядке, выпрямился, щелкнул каблуками, не спуская с Аннушки глаз, прошел мелкой дробью через всю хату, так что зрители расступились перед ним, как волны перед пловцом.

Под вечер наконец все утихомирились, многие разошлись по домам, а те, кто остались, чинно уселись за стол.

– Молодую будут одаривать, – шепнула Репину Аннушка.

Репин заволновался.

– Не беспокойтесь, Александр Иванович позаботился.

– А я, выходит, прошляпил! Вот телятина!

Веселый, охрипший дружка поднялся из-за стола:

– Есть тут Домна Посудичева, хрестная мати?

– Есть! – назвалась одна из женщин.

– Чим вы нашего молодого князя и молодую княгиню одаруете? Чи волом, чи конем, чи битым червонцем?

– Тялушкой-беляночкой, другого годка одарую княгиню с князем.

– Приймаем подарунок с поклоном. – Дружка поклонился. – Иван Мяло, хрестный батька, ёсть тут в хате?

Дарили кто что мог. Близкие родственники поросеночка-одногодку, овечку, курочку, девки-подружки – холстину на рубаху, рушники вышиваные, а один хлопец-балагур крикнул на всю хату: «А я дарую молодого князя да молодую княгиню тем конем, что не догонишь всем селом!» – И выпустил из рукава воробья.

...В город возвращались поздно. Закрытый зонтик Анны Михайловны лежал у ног. Изрядно подвыпивший извозчик порывался петь песни, но Рубец осаживал его, боясь, что тот, увлекшись пением, опрокинет коляску в грязь.

Все были под впечатлением свадьбы.

– Ах, песни! Ах, мелодии! – восторженно восклицал Репин.

– Песен у нас, брат ты мой, хоть лопатой греби, – ответил довольный Рубец. – Нигде в другом месте России не встречал я такого богатства и многообразия жанров. Это какой-то неисчерпаемый кладезь народных творений. Поезжай в другое село и ты встретишь там уже другие песни, другие обряды.

– Я б на твоем месте, Александр Иванович, все эти обряды – да в тетрадку, и не только слова и мелодии, а, так сказать, всю череду, от начала до конца... А то, чует мое сердце, минут годы, и перестанут люди чтить то, что чтят сегодня. Получится, как с тем дубом, про который ты мне говорил – раз, и срубили. И невдомек, что не дерево уничтожили – память народную.

– Да, ты, конечно, прав. Я, пожалуй, займусь... если Аннушка мне поможет.

– Хорошо, Александр Иванович.