Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)

   На мгновение в глазах Григория появилась живая искорка неподдельного восторга, но затем взгляд медленно потух, и он с сожалением произнес:

   – Ты опоздал.

   Только сейчас я заметил, что чердак перегорожен белой занавеской. Чья-то рука осторожно отодвинула ее, и оттуда появилось милое существо с худеньким личиком и слегка округленным животом. Не обращая на меня внимания, она стала развешивать на веревке рубашки Григория.

   – Вот, видишь? – встрепенулся он. – Куда мне с ней к Богу, разве что в загс.

   – Прошу вас не беспокоить моего мужа, – вдруг очнувшись от дремоты, сказало милое существо.

   – И больше не напоминай мне о прошлом, – в сердцах добавил Григорий.

   – Ну и влип ты, Григорий, – разозлился я. – Как говорил мой дядюшка, теперь ты точно умрешь в неведении, как последний пес под забором.

   И я презрительно удалился. Григорий молча наблюдал, как я спускался по лестнице, зная, что видит меня в последний раз.

   Когда я, совершенно расстроенный, вернулся домой, то застал Джи погруженным в изучение “Философии свободы”. Заметив меня, он оторвался от книги и спросил:

   – Ну что? Так и не уговорил своего приятеля встретиться со мной?

   – Я опоздал. Он успел жениться.

   – Нет, – ответил Джи, – ты пришел вовремя, а вот он опоздал.

   Я немного помолчал, а потом спросил:

   – Я думаю-думаю и все не могу понять, с какого конца мне приступить к внутреннему развитию.

   – Начни с изучения себя, – ответил он, осматривая меня, словно видел в первый раз.

   – Мне кажется, что я уже вдоль и поперек изучил себя, – возразил я.

   Джи налил себе зеленого китайского чаю, посмотрев на меня как на бестолкового человека, и произнес:

   – И кто же ты такой? Расскажи мне, пожалуйста, давно хотелось тебя послушать.

   – Человек, – не совсем уверенно отвечал я.

   – До звания человека надо еще дорасти.

   Я почему-то покраснел.

   – Человек, по крайней мере, знает культуру своей родины, а ты гордишься тем, что даже Пушкин тебе не по душе.

   – При чем тут поэзия? – воскликнул я. – Что толку мне от этого Пушкина? Ведь с его помощью я никогда не достигну Просветления.

   – Просветления, может быть, и не достигнешь, но хотя бы на человека будешь похож, – заметил он. – А так – ну кто ты? – жалкое подобие нетленной души.

   Я от огорчения вышел из комнаты, прихватив томик Пушкина, и, сев на диван в своей комнате, стал перелистывать лощеные страницы. Может быть, я был невнимателен и не заметил в Пушкине чего-то очень важного и необходимого для своего развития? Но, тщательно пролистав всю книгу, я не обнаружил в ней ничего такого, что давало бы право получить звание человека. “Либо Джи мне не то говорит, – подумал я, – либо я совсем выжил из ума”. И мне так стало жаль, попусту проведенного времени своей жизни, что я чуть не расплакался. Но затем, вспомнив, что Григорий попал в еще более безнадежное положение, вовсе отказавшись от поисков Духа, я приободрился и, вернувшись к Джи, сказал:

   – Если вы не возражаете, то мы сегодня навестим еще одного моего приятеля – художника Иона. Он, к счастью, не настолько провалился в мирское болото, чтобы позабыть о самой важной цели – стремлении к Богу.

   Я знал Иона давно. Много лет он пытался найти свое небесное “Я”, изучая древние книги о Пути и выплескивая найденные в них откровения в необычайно странные картины.

   Джи согласился, а Фея осталась дома – она нуждалась в отдыхе от долгого общения. Я привел Джи к Иону на окраину города, когда солнце уже закатилось за оранжевый горизонт. Жилище моего друга затерялось среди невзрачных закоулков, где днем бродили куры и надутые индюки, а ночью раздавался лай собак. В небольшом уютном дворике темнел сруб колодца с журавлем и росло несколько лоз вьющегося черного винограда.

   Мы поднялись по винтовой лестнице к его логову, и я постучал условленным стуком. Послышался скрип половиц, и осторожный голос спросил: “Кто это?”

   Я так же тихо ответил: “Свои”, – и тогда в открывшуюся щель высунулся недоверчивый нос Иона. Убедившись, что все в порядке, он открыл дверь и исчез в глубине темного коридора. Мы шли за ним на ощупь, пока он не открыл дверь в ярко освещенную гостиную. Его усталые глаза недоверчиво вглядывались в мир, словно в непроходимую чащу леса. Белая рубашка мешковато свисала с плеч, а полотняные брюки были испачканы краской.

   – Ты напоминаешь мне звездного мечтателя, посаженного в банку из-под маринованных огурцов, – усмехнулся я.

   – А ты поживи с мое.

   – Садитесь за стол, – захлопотала его миловидная, несмотря на полноту, жена.

   Она разлила из графина красное вино.

   – Я пью за охотников за Просветлением, – произнес я.

   – За достижение внутренней свободы, – добавил Джи.

   – Поднимаю бокал за нашу счастливую жизнь, – пропела жена.

   – Да от такой жизни можно только одуреть, – ответил Ион и медленно осушил свой бокал.

   – Хватит жаловаться чужим людям, – заметила она, нервно покручивая кольцо на руке. – Если бы не дочь, давно бы ушла от тебя.

   – Принеси лучше из погреба вина и закуски, – повелительно произнес Ион. – Эти люди только тебе чужие, а мне – близкие.

   Подождав, пока она скроется за дверью, я заметил:

   – Постарел ты, брат, и книги тебе не помогают.