«Что я, дурак, – уезжать из столицы в какую-то провинцию», – подумал я и подошел к Чере, который элегантно держал в левой руке рюмку с коньяком, а правой едва касался красивой брюнетки в малиновом платье, плотно облегавшем ее привлекательную фигуру.
– Воин не насильствен, потому что тонок и точен, – говорил он. – Поиск состояния воина – это поиск не кайфового состояния, а правильного намерения для конкретного действия. Нравится, не нравится – это дело десятое; важно, что ты добилась результата. Состояние само по себе не столь важно, и поиск его ради удовольствия – опустошает. Если бы ты привыкла делать, ты бы не задавала вопросов и достигала бы всего вообще без всякого знания. Знание – это потакание ума самому себе, а ум является очень маленькой частью человека. Но ум делает все, чтобы наша сущность не просыпалась. Чтобы перехватить управление сущностью, нужно как можно больше пустоты и чистоты. Нужно остановиться, или, в других терминах, остановить мир…
– Как же сделать это? – спросила девушка.
– Это может быть темой следующей нашей беседы, – ответил Чера.
В этот момент в дверях появился высокий подросток в серых мешковатых брюках и клетчатой фланелевой рубашке, висевшей на худых плечах. Он молча прошел через толпу гостей и, сев за старое черное пианино, неуклюже сыграл рэгтайм. Джи обнял его за плечо со словами: «Здравствуй, Кукуша», – и, указывая на меня, добавил: «А вот и твой будущий Савельич. Подучи его пока играть в „риск“, а то он любит подстелить себе соломку».
Я нетерпеливо отмахнулся от Кукуши и спросил Джи:
– Не могли бы вы сказать, действительно ли Заман является суфийским шейхом?
– Ну, если это тебя так занимает… – ответил Джи. – До двадцати пяти лет Заман был простым трактористом. Однажды, работая в поле, он услышал в своем сердце зов свыше. Он бросил трактор и тут же уехал в Баку. Ведомый некой силой, он направился к зороастрийскому храму. Войдя смиренно в храм, он обратил внимание на одинокого старца в черном халате, держащего в руке изумрудные четки. Старец назвал его по имени и пригласил следовать за собой, сказав: «Я – шейх суфийского Ордена. Великий Аллах решил призвать меня к себе и указал на тебя как на моего преемника. Впоследствии тебе предстоит провозгласить суфийские идеи в академической среде». Через некоторое время Заман поступил в Московский университет на исторический факультет и за два года окончил его. За свои необычные таланты он был принят преподавателем в Бакинский университет на кафедру истории религии. Он стал включать в свой курс описание суфийских идей, и на его лекции приходили сотни людей: они чувствовали, как через него передается духовная барака. Он сделал необычайно быструю карьеру в социуме, но я призываю его к осторожности и к тому, чтобы он не очень увлекался социальным успехом. Надеюсь, он прислушается к моим словам…
В этот момент Чера, не обращая внимания на меня, позвал Джи, и тот, извинившись, отошел в сторону.
Когда мы возвращались на Авиамоторную на последнем поезде метро, Джи спросил:
– Удалось ли тебе наладить контакт с Розалитой?
– Она не воспринимает меня всерьез, – сказал я, – и к тому же в ней нет ничего мистического.
– Жаль, что ты ничего не заметил. Она могла бы избавить тебя от провинциального жирка, научить тонкости и куртуазности. Ты настолько погряз в грубых схемах общения на уровне инстинктов, что не можешь притянуть к себе ни одну тонкую сущность.
Фея встретила Джи нахмурившись. Она сидела на диване, излучая потусторонний холод, от которого леденела душа. Я робко поздоровался и, отговорившись усталостью, быстро лег спать. Засыпая, я непрестанно думал о Розалите.
Во сне я встретил девушку лет четырнадцати с торчащими в стороны косичками. Ее глаза и черты лица были мне до странности знакомы. Она приблизилась ко мне и смущенно произнесла: «Я когда-то хотела стать принципом Шакти, вдохновлять и поддерживать на Пути…», – от громкого телефонного звонка я неожиданно проснулся.
Джи пригласил меня на прогулку – закупить продуктов и зайти в одно интересное место. Фея расстроилась, оттого что Джи снова уходит, но старалась не подавать виду.
Мы шли по тротуарам, покрытым свежим снегом, и я невольно думал о том, что уже скоро мне придется возвращаться в хмурый сырой Кишинев. Снег создавал ощущение чистоты и легкости, и я грустил о предстоящем расставании. Джи сказал, чтобы я собрался: предстоит встреча с высоко развитой сущностью.
Вскоре мы вошли в сиротливо выглядевший Дворец культуры, успешно миновали заслон недовольной женщины в униформе, и Джи постучал в дверь с табличкой «Костюмерная». Раздался мелодичный голос: «Войдите».