Один. Сто ночей с читателем

Это я Эренбурга цитирую перевод. То есть совершенно гениальная попытка развернуть зерно противоречия в этой строке и вывести сразу тему на великий метафизический уровень.

И «Большое завещание», и «Малое завещание» поражают редким для той поры (и обычным впоследствии) сочетанием высокого штиля и абсолютно домашней семантики, абсолютно домашних дел. Все эти упоминания о толстухе Марго, обо всех друзьях своих попоек и эротических похождений… Но при всём при том Вийон сохраняет трагическую интонацию.

Вийон – поэт внутренних противоречий человека, живущего в кровавую переломную эпоху, поэтому на этих внутренних противоречиях строится у него всё. Знаменитая «Баллада противоречий» и знаменитое: «Я знаю всё, но только не себя», – это о том, что даже для мудреца, тем более для школяра, каким он был, в это время собственная личность абсолютно табуирована. Проникновение в глубь её – главное табу средневековой культуры: вы можете испытывать предписанные чувства, а о своих подлинных чувствах вы должны молчать. Конечно, Вийон – первая фигура Возрождения, фигура того же масштаба, что Рабле. И не случайно Рабле ссылается на его биографию, говоря, что Вийон стал впоследствии шутом при английском дворе. Se non è vero, è ben trovato[22].

Но что особенно интересно в интерпретации Вийона в России – это именно его диалектическая, глубокая, трагическая религиозность. Он находится с Богом в непрерывном диалоге, но в диалоге немножечко с интонацией Блаженного Августина – интонацией глубоко трагической, глубоко уважительной, но временами почти панибратской.

И очень интересно, что точнее всех в эту интонацию проник Окуджава. Сколько бы вам ни говорили и сколько бы ни повторял он сам, что «Молитва Франсуа Вийона» не имеет никакого отношения к Франсуа Вийону… Во-первых, имеет. Это было посвящение, во всяком случае, мелодия эта была написана как посвящение Павлу Григорьевичу Антокольскому. Это довольно известное стихотворение Окуджавы. Не сохранилось исполнение, в Пахре на даче у Антокольского он это пел. Он написал «Здравствуйте, Павел Григорьевич!» – знаменитое поздравление.

Пушкин долги подсчитывает,
и, от вечной петли спасён,
в море вглядывается с мачты
вор Франсуа Вийон!

А потом он просто на этот мотив положил свои стихи, написанные действительно тогда, когда жена была в больнице. «Господи, мой боже, зеленоглазый мой!» – это обращение к Ольге Владимировне, когда она рожала ему сына Антона, то есть Булата Булатовича.

В общем, сколько бы ни говорил Окуджава, что эта песня о жене, на самом деле в ней использованы все вийоновские приёмы. «Умному дай голову, трусливому дай коня», – это та же самая «Баллада внутренних противоречий». «И не забудь про меня», – вот эта робкая интонация, я бы сказал, робко-наглая интонация прошения, ведь очень многое Вийоном написано в жанре прошения – прошения к высшему, к сильному – с той сложной интонацией глубоко религиозной, которая может быть расшифрована примерно так: «Господи, я виноват, но ты же знаешь, что я хороший». Или скажем иначе: «Господи, я виноват, но ты же знаешь, как я талантлив и как мне трудно». Все прошения Вийона – это прошения льстеца, исполненного собственного достоинства. Это же и интонация «Большого завещания», это и интонация более комического «Малого завещания», и главное – это интонация баллад.

Конечно, баллады Вийона тоже стоят на внутреннем конфликте, конфликте классического, очень строгого содержания. Настоящая баллада очень жёстко построена: три куплета по восемь строчек, посылка – из четырёх, начинающихся со слова «принц». Вспомните «Балладу о дуэли», которую имели поэт де Бержерак с бездельником одним: посылка – обязательно, и обязательны три строфы со сложной и строгой рифмой.

Сохраняя и, я бы сказал, с каким-то иезуитским мастерством, с абсолютной точностью воспроизводя форму, Вийон всегда наполняет её принципиально инаким содержанием – конфликтным содержанием. Иногда он пишет балладу просто на блатном языке. Кстати, тоже замечательно перевёл Ряшенцев балладу, где «марьяжный красный поп» – так называется палач, венчающий с петлёй. Конечно, сочетание канонической строгости и абсолютно вольного содержания у Вийона – это отражение того же внутреннего конфликта. Вийон всю свою поэтику построил на анализе противоречий. Он был близок людям нашей эпохи, людям семидесятых-восьмидесятых годов, его трагическое и обречённое бунтарство имело совершенно определённые смыслы и аналогии.

Я помню, что, когда я в 1984 году учился на журфаке, дочка прославленного лектора Наталии Басовской Женя Басовская, которая была у нас вождём нашего научно-студенческого общества, устроила нам суд над Франсуа Вийоном. Это было безумно интересно! Мы просто с наслаждением поучаствовали в этих играх. И все читали Вийона, бредили Вийоном. Я помню, как Женя Басовская цитировала его подробнейшую английскую биографию, которая заканчивалась словами: «Скорее всего, Вийон умер не своей смертью, и видит Бог, он это заслужил».