Один триллион долларов

Он шел вдоль улиц, движение на которых становилось все оживленнее, и это был знак, что он идет в нужном направлении. Он шел по живописным переулкам, мимо разноцветных хижин, у входа в которые в ржавых железных бочках росли цветы и огородная зелень, а на веревках, натянутых поперек улицы, сохло белье. Дети играли с кошками и с любопытством поглядывали на него, а одна женщина подозвала его, махнув рукой, и дала ему пару старых растоптанных кроссовок – подарок, от которого он чуть не заплакал. Он старался идти через бедные кварталы, где утоптанная земля была усеяна отбросами, дома сплошь и рядом представляли собой незавершенные строения, в которых из бетонных стен торчали прутья арматуры, а небо было опутано сетью беспорядочно натянутых проводов и телевизионных антенн. Шелудивые собаки валялись в затененных углах, дети были в одних трусах. Здесь он никому не бросался в глаза. Потом он снова крался по чистым кварталам, с оштукатуренными домами и балконами во французском стиле. Световая реклама множилась, число полос на дорогах росло, и когда ему попался еще один городской план, на нем была изображена только центральная часть.

Тут ему стали попадаться нищие попрошайки: инвалиды, сидящие вдоль тротуара, жалобно протягивая руку к прохожим, женщины с грудными детьми, назойливо пристающие к мужчинам в деловых костюмах на их пути к машинам, ребятишки в таких грязных лохмотьях, каких он не видел и в трущобах, с жалобными криками окружающие японских туристов. Местные жители смотрели на попрошаек сквозь пальцы, но видно было, что они стараются обходить их подальше.

Он нашел телефонную будку с толстой телефонной книгой, а в ней адрес филиала, а также – по карте в справочнике – его приблизительное местонахождение. Площадь Сан-Хуан, это было чуть южнее парка Аламеда, найти который было нетрудно: все, у кого он спрашивал дорогу, были рады, что он не просит денег. Ему оставалось следовать лишь в сторону энергично вытянутой руки:

– Alameda? Alia!

Наконец он нашел офис, узкое здание в колониальном стиле, на котором красовалась темно-красная буква fна белом фоне, и здание это было осаждено журналистами.

* * *

Мужчина за рулем опорожнил баночку колы до последней капли. Когда он пил, его кадык подпрыгивал. Потом он сплющил банку в руках и небрежно бросил ее прямо на дорогу.

– Допустим, его труп плавает в каком-нибудь озере, – сказал он женщине, которая стояла рядом у раскрытой дверцы. – Как они его найдут? И через пять лет все еще будем здесь торчать.

– Через пять лет нас здесь не будет, успокойся, – ответила женщина. Она была стройная и изящная, с кудрявой рыжей гривой.

Джон, стоя позади них и глядя, как и они, на здание, понял, что они говорят о нем. Его считают погибшим. Если он сейчас войдет в этот дом, на него набросятся так, что он, в конце концов, пожалеет о том, что не погиб.

– И надо же, чтоб это случилось именно в Мехико, – жалобно причитал мужчина. – Отвратительный город. У меня уже сказывается на легких. По утрам просыпаюсь – и кашляю, будто и не бросал курить. Ничего себе, да? Бросаешь курить, а потом на целые недели застреваешь в городе, где на каждом углу несусветная вонь… – С этими словами мужчина вдруг повернулся, как будто учуял Джона по запаху. Он скривил и без того перекошенное лицо. – Эй, Бренда, смотри-ка. У нас публика.

Его коллега повернула голову и посмотрела на Джона. Его пронзил ужас, когда он вспомнил, что знает эту женщину. Бренда Тэйлор, CNN,это имя даже пробудило в нем приятные воспоминания. Это она когда-то, сто лет назад, на самой первой его пресс-конференции в доме Вакки задала ему вопрос, счастлив ли он тем, что богат. И вот она изучающее смотрит на него…

Следуя спонтанному наитию, Джон втянул голову в плечи, протянул руку и жалобно попросил приблизительно на том сленге, по которому в телевизионных сериалах узнавали мексиканцев:

– Please, Missis! Ten dollars, please, Missis!

– О господи! – простонал мужчина. – Как я это ненавижу!

Она сразу перестала изучать его взглядом. Отвернулась в сторону и нервно прошипела своему коллеге:

– Дай ему эти несчастные десять долларов, чтобы он слинял!

– Десять долларов? Какая наглость, Бренда, другие… – Он с отвращением порылся в кармане, выудил купюру и бросил ее Джону. – Ну ладно, на. И пошел отсюда, быстро. Vamos.Черт, как я ненавижу этот город, – проскрежетал он зубами и тоже отвернулся.

–  Gracias,– пролепетал Джон, исчерпав этим все свои познания в испанском. – Muchas gracias.– И немедленно улизнул.

* * *

Через несколько кварталов ему попалась маленькая телефонная конторка с вывеской «Larga distancia».Он спустился по ступеням в низенькое помещение, в котором стоял автомат с напитками, а за стойкой сидел толстый мужчина. Стены были оклеены старыми плакатами концертов и богослужений. Конторка была пропащая, но достаточно чистая, чтобы мужчина оглядел Джона с оправданным недоверием.

– Можно позвонить? – спросил Джон и выложил перед ним десятидолларовую купюру.

Кустистые брови мексиканца поползли вверх.