Один триллион долларов

– «…Оставаться в тайне вплоть до названного дня, – завершила Урсула Фален чтение завещания. – Отдано в лето Господне 1525». Подписи Фонтанелли и свидетелей. – Она подняла взгляд на мягко улыбающееся лицо старика. – Это просто невероятно!

И это было еще очень осторожное выражение. Весь этот архив с точки зрения историка был сенсацией. Архив, тщательно собираемый и сберегаемый пятьсот лет для того, чтобы быть раскрытым и оцененным в наше время!

Одни только счетоводные книги представляли собой целые раскопки информации о старых валютах, сроках их действия и покупательной способности. Она видела там пометки, в которых Вакки комментировали события тогдашней мировой политики, чтобы обосновать, почему они решили перевести часть состояния из одного района в другой. Дневник, который непрерывно велся в течение пятисот лет – о событиях финансовой и экономической политики в Европе и в мире, – вот что было скрыто в этих переплетенных в кожу, пронумерованных томах.

Тут было куда больше материала, чем требовалось для ее магистерской работы. Она приложит все силы к тому, чтобы написать здесь свою диссертацию. Как минимум. Это была такая находка, которой можно было посвятить всю свою научную жизнь.

Ах да, и еще эта статья для «Штерн»…

– Вы думаете, с этим можно что-то сделать? – спросил Кристофоро Вакки.

Урсула бессильно рассмеялась.

– Вы еще спрашиваете! Я… ну что я могу сказать? Уму непостижимо. Можно ли с этим что-то сделать? Что за вопрос! Если я ничего не смогу с этим сделать, то я выбрала себе не ту профессию.

Взрыв не испугал бы ее больше, чем сухое покашливание за ее спиной.

– Можно спросить, что именновы хотите из этого сделать? – спросил нетерпеливый голос.

* * *

У Джона было какое-то иррациональное чувство, что эта женщина охотится за его деньгами. Она была стройная и грациозная, волосы обрамляли ее неброское, гладкое лицо с большими глазами, темными, как агат. Тихий, темный ангел на первый взгляд, но было в ней еще что-то, что заставляло его дрожать, ввергало его в страх, безымянный, неизбывный страх.

Она прижала к груди ладонь – тонкую, изящную кисть, – и грудь вздымалась и опускалась в учащенном дыхании, она была волнующей формы, сквозь блузку проступали соски. Она была явно напугана.

Она издала восклицание по-немецки – наверное, от испуга, потом взяла себя в руки и ответила по-английски:

– Я проведу научное исследование, то есть, я буду писать для исторических научных журналов, может, даже книгу. И еще статью для немецкого иллюстрированного журнала. Рада с вами познакомиться, мистер Фонтанелли. Но впредь я бы хотела, чтобы вы все-таки стучались перед тем как войти.

Почему эта женщина так его взволновала?

– Статью? Что за статью?

– Об историческом фоне возникновения вашего состояния, – ответила она с холодной определенностью. – Кроме тех дурацких сведений о процентах и процентах на проценты, СМИ не привели ни одного достоверного факта.

– Я не думаю, что это будет уместно.

– Почему? У вас есть что скрывать?

Джон почувствовал импульс ярости и с трудом подавил его. Он повернулся к патрону,который, казалось, не очень был удивлен его внезапным появлением:

– Почему вы ничего мне не сказали?

Кристофоро Вакки удивленно поднял брови:

– О, рано или поздно я бы, разумеется, представил вас друг другу. Синьора Фален, это Джон Фонтанелли, наследник, о котором говорится в завещании, и мой племянник Эдуардо. Джон, позвольте вам представить мисс Урсулу Фален, студентку исторического факультета из Германии и по совместительству журналистку.

Джон кивнул так коротко, как мог.

– Вы находите уместным разрешить доступ к этим документам журналистке?

– Да, – сказал патрон.– Я нахожу это уместным.

– Разве для этого не требовалось моего согласия?

– Я сожалею, Джон, нет. Архив – это наша собственность, собственность семьи Вакки. И ее заслуга. И совершенно естественно, что мы приложим усилия для признания этой заслуги.

* * *

Какой надутый индюк. Урсула Фален оглядела Фонтанелли с головы до ног. Совершенно явно он был о себе лучшего мнения. Ну еще бы, ведь он избранный, инструмент в руке Божией, считай, мессия. Довольно загорелый, стройный, почти худой и одет настолько же хорошо, насколько и дорого. Но лицо – дюжинное. Никто бы на улице даже внимания на него не обратил – без всего этого антуража. Эротика, которую он излучает, скорее всего эротика денег.

В дверном проеме стоял триллион долларов. Полная бессмыслица. На примере этой истории лишний раз видно, на какие достижения способны люди, подвигнутые видением, пророчеством, непременной верой – и насколько жалкими могут быть пророчества, даже если они возникли из Богом посланного сна.