Один в поле...

Во время Второй Мировой американские бомбардировщики летали бомбить немцев. Тем же это почему-то не нравилось. И их системы ПВО регулярно сбивали американцев. Вот прям очень регулярно. И это уже не понравилось самим американцам. Почему-то… Типа: «а нас-то за что?» Как-то так. И решили они бронировать свои самолёты. Вот только как? Целиком самолёт не забронируешь, он тупо не сможет взлететь, если его весь броней зашить. Да и груза возьмет много меньше, а это, как раз — неприемлемо. Значит бронировать нужно самые ключевые точки. И как понять — какие точки на самолёте ключевые? Да хотя б — по статистике. Смотреть где больше всего попаданий во, все ж таки, вернувшихся с задания самолетах. Вот же они — под рукой.

Больше всего их нашлось на крыльях и в центральной части фюзеляжа. Гораздо меньше в районе топливных баков и совсем не было попаданий в двигатели.

Вроде как — дело ясное. Куда больше всего попаданий — там и бронировать. Крылья и фюзеляж…

На счастье американцев работал у них на базе один умный человек. Венгерский математик Абрахам Вальд. Или Вельд. Не помню точно. Так вот, Вальд заявил, что места с максимальным количеством попаданий бронировать не нужно. Совсем! Объяснил. Раз с такими повреждениями самолёты все равно возвращаются, значит эти повреждения не критические. Зато вот те, кто получили эти критические повреждения — просто уже не вернулись! Это ж так просто! И это именно те места, где у вернувшихся пробоин не было. То есть — двигатели и топливные баки. Ибо те, кто получали их уже ничего не могли рассказать.

Ясна аналогия? Или вот ещё пример. Дельфины. Вот все же знают: «добрые дельфины спасают утопающих, толкая, чуть ли на себе выводя к берегу». Сотни зафиксированных случаев. Тысячи спасенных…

А что ЕСЛИ предположить невероятно, но возможное — что где-то есть и другие. Злобные дельфины. Которые выпавших за борт наоборот — толкают подальше от берега. А? Может такое быть? Да запросто! Вот только рассказать о таком неподобающем поведении дельфинов, увы, некому. Не выживают.

И так далее. Примеров можно приводить сотни. Но общий смысл, я думаю — ясен. Пережившие клиническую смерть все как один видят туннель и свет в конце тоннеля. Вот только почему же они думают, что это проход в загробный мир? Ведь они выжили. А что если наоборот? Туннель и свет — это как раз путь назад, в Мир Живых, к нам, который они смогли найти и вернуться. А те, кто не нашёл… Те и не вернулись.

Вот как я, например. Никаких туннелей не наблюдаю. Тьма вокруг абсолютная. Нет ничего. Даже пресловутого чувства падения. Чтоб понять, что ты куда-то падаешь, нужно иметь хоть какую-нибудь точку как ориентир. А ничего нет. Абсолютно…

ХОЛОД…

Ничего нет кроме холода. Забавно, не правда ли, как можно чувствовать холод, не имея собственно тела? Но тела не было, а холод был. И он убивал…

Ну, по крайней мере, я это так ощущал. Как убивает холод? Он окружает со всех сторон. Он сковывает движения. Он норовит забраться в самый центр организма. Организм борется. Он сжимается, стремясь уменьшить потери тепла. Руки и ноги прижимаются к груди. Так называемая поза эмбриона. Организм медленно отступает, отдавая холоду сначала самые дальние рубежи… уши, щеки, нос… пальцы на ногах и руках…. Сами руки и ноги… Сердце до последнего качает кровь, снабжая кровью самое главное…. Мозг. До последнего… Пока холод не сожмет и их…

Холод убивал… Хотя, с тем же успехом можно было бы сказать, что это сама Тьма развоплощает меня. И это — тоже будет правдой. И ещё, можно сказать что Холод — это и есть Тьма. А правильнее всего было бы сказать, что ощущение тьмы как холода это мое личное восприятие. Кто-то другой может ощущает это по другому.

Помните старый смешной номер в КВН? Расскажу, напомню:

— Михайло, ты в какой науке силен? В механике, али в зоологии?

— В механике!

— «Сломалась» твоя корова…

Так и здесь. Ощущение тьмы и медленного угасания у каждого может быть свое. Кто-то, возможно, ощущал себя космонавтом, выброшенным в открытый космос в одном скафандре и без запаса кислорода. Только с тем воздухом что есть у него в самом скафандре. И его угасание связано не с холодом, а с удушьем.

Или тетрадным листом, исписанным мелким почерком, выкинутый в газон возле дома… Его палит солнце, поливают дожди, размывая написанный текст и разрушая саму структуру бумаги.

Или старый дом, покинутый своими хозяевами. Он может ещё долго протянуть, медленно разрушаясь. Но без людей — он все равно обречен! Вопрос лишь во времени.

Я же ощущал себя беспомощным младенцем, да даже котёнком, неважно — маленьким теплым комочком, медленно замерзающем на морозе. О, нет! До полного замерзания было ещё очень далеко. Процесс только начался. Отмирала та самая периферия. Вот, например, исчезают воспоминания далекого детства, о котором я и так давно уже не помнил. Или сюжет одной из тысяч прочитанных мной книг… Не самой интересной и запоминающейся. Или исчезает умение писать стихи или складывать оригами… Или притупляется на долю процента какое-нибудь чувство: страх, любопытство, брезгливость, сострадание…