Один за всех

Бах, бах, бах. Рявкнули все семь батарей. И сорок три картечные гранаты, с вкрученными взрывателями на максимальную дальность, полетели к французам. Пётр Христианович припал к трубе медной. Ай, классно-то как, и ничего мудрить не надо. За счёт того, что батареи, как бы выше противника оказались, взрыватель разорвал кожух гранаты как раз над рядами пехоты, и сорок две круглые пули ушли с ускорением в плотные ряды французских колонн. Сорок две от каждой из сорока трёх гранат шрапнельных. Как коса невидимого косаря прошла над зелёными и синими рядами. Сотнями легли.

— Огонь по готовности! На этих же взрывателях, — чуть отпустило Брехта.

— Батарея, триста тридцать три! — Ермолов не бегал вокруг пушек, не суетился. Может, и не довёл все пять новых батарей до идеала, но уж с недосягаемых для врагов позиций, никуда не спеша, выпустить из каждого орудия по десять шрапнельных гранат. Чего уж сложного.

Грохотало долго. Брехт оглох почти. Вообще, не хотел бы он всю жизнь, как вот эти пожилые русские мужики, служить в артиллерии. До них, чтобы услышали, криком приходится информацию доводить. Сел слух за долгие годы периодического пребывания в эдаком грохоте.

Бах. Бах. Бах. Тишина просто оглушила. Не взрывы, а именно тишина. В ушах звенело, и голова, словно ватой набита. Пётр Христианович попробовал попрыгать поочерёдно на левой и правой ноге, как в детстве после купания в море, вытряхивая из ушей попавшую туда воду. Не помогло, сделал несколько глотательных движений. Потряс тыковкой. Не сразу и непонятно от чего, но слух вернулся, вата из головы исчезла, и послышались команды артиллерийских офицеров, на смеси русского и немецкого. Банить стволы уксусом нужно, а то перегрелись.

На другом конце поля всё было в дыму. Что-то горело, что-то чадило чёрным дымом, но людей в этом плотном чёрно-бело-красном облаке видно не было.

Бабах! Ох, ёшки-матрёшки. Чего-то там, у противника, как бахнуло, что даже сюда за два километра взрывная волна долетела, и земля даже вздрогнула. Видимо, огонь добрался до артиллерийских запасов и порох взорвался. Эта же взрывная волна и сдула прямо мгновенно дымовую завесу. Армагедец. Пехоты у французов точно не существует больше, как и артиллерии, а вот фланги с кавалерией ещё стоят. Ну, как стоят, они даже вперёд пошли. Уважуха. У них под десять тысяч трупов, а они от намеченного плана решили не отходить. Кто-то умный там решил лихим кавалерийским наскоком захватить или уничтожить проклятую вражескую артиллерию, которая такой урон пехоте нанесла. И ерунда эти потери их всё ещё в два, а то и в три раза больше, чем немцев этих и варваров.

— Слонобои на позиции! Егерям и гренадерам приготовиться! Стрельба по возможности! Алексей Петрович, поворачивай пушки на прямую наводку! Огонь с версты картечью! — Брехт, поглядывая на строящуюся в шеренги кавалерию, отдавал приказы.

— Не кричи, Пётр! Сходи, винишка сделай пару глотков, — хлопнул его огромной ручищей Ермолов.

И правда. Только тут Брехт заметил, что орёт во всё горло. Не вся вата, видимо, из ушей исчезла. Самому-то казалось, что нормально, чуть повысив голос, говорит. Последовал совету, отошёл к снарядным ящикам, где оставил кепку и плащ с флягой. Вынул пробку, сделал пару глотков. Приличных таких. Хорошо. Сразу и слышимость улучшилась, и голова ясной стала. Ход дальнейшего боя чётко нарисовался.

— Ванька, пошли вестового к кавалеристам остальным. Строгий приказ, в драку не лезть, только отступающих преследовать. Пленных не брать.

— Слушаюсь, Вашество. — Ванька вроде чуть воспрял. Ну, перевернул бой с ног на голову, но так оно может даже и лучше вышло. Ведь, при атаке пехоты французской и её истреблении винтовочным огнём, кавалерия противника могла и не пойти в атаку, а в город ломануться. Выковыривай её потом из домов и улиц узких кривых. А так, пожалуйста. Пехоты уже нет, и кавалерия скоро кончится.

Глава 12

Событие тридцатое

Три пути ведут к знанию: путь размышления — это путь самый благородный, путь подражания — это путь самый лёгкий и путь опыта — это путь самый горький.

Конфуций