Одиннадцать бестолковых

— Нет, старик, — снова послышалось из передней, — такая причина не годится. Эта отговорка с длинной бородой. Теперь даже дети этому не верят. Что-нибудь другое надо придумать, посвежей… Не можешь? Старик, я удивляюсь! Неужели последние извилины твоего мозга заросли? Скажи, например, что приехал дядя из Индии… Нет никакого дяди?.. Плохо… Ну, тогда сочини историю — как машина сбила на дороге женщину и ты в качестве свидетеля должен был идти в милицию… Что? И этого не сможешь рассказать? Ну, тогда дело твое кислое, Кеша. С твоим полетом фантазии, я вижу, придется тебе с нашими классными энтузиастами вкалывать на воскреснике. А жаль! Ведь завтра Лидочка как раз выходит на работу. Ты представляешь — коктейль с коньячком? Кеша, это колоссально! Но я верю, старик: ты еще что-нибудь придумаешь. Верно? И мы пойдем! Монету обязательно приготовь. Побольше… А я что скажу? За меня не волнуйся. Я применю свой старый, испытанный метод: целый день буду ухаживать за бедной больной мамочкой. Буду поить ее лекарством, ставить грелки и банки, побегу за врачом. Как видишь, элементарно, но действует безотказно. К тому же — записка, вещественное доказательство. Так что у меня все о’кей! А ты думай, Кеша, думай. Еще древние греки утверждали, что голова человеку дана в первую очередь для того, чтобы мыслить.

«Ловко закручивает!», — с насмешкой подумал Костя.

А Гарик тем временем толкнул ногой дверь и сказал:

— Маман! Ты завтра должна будешь заболеть! Да, да, и, пожалуйста, без возражений! Неужели тебе хочется, чтобы твой единственный, бледный, с таким слабеньким здоровьем сын, таскал какие-то пудовые, ржавые железяки и рвал об них одежду?

— Хорошо, хорошо, Гарик, — стоя на коленях и намазывая паркет желтой пастой, сказала Виктория Львовна. — Я напишу записку.

— А скоро вы кончите возиться? — спросил Гарик.

— Скоро, сынок. Потерпи еще немного.

— Ну, давайте! Минут десять обожду. — Гарик захлопнул дверь и, пройдя в кухню, внимательно посмотрел на Костю — на его блестевшие ботинки, отглаженные, со складочкой, брюки. — Старик, — сказал он, — если желаешь, могу взять тебя в компанию. Не пожалеешь. Возле кинотеатра «Заря» новое кафе открыли. Не видел?

— Нет.

— Колоссально! Модерн! Заходишь — все синее. Звезды. Парочки нарисованы, на коньках катаются. Снежок блестит. Так и кафе называется — «Снежок». Мороженое — какое желаешь! Десять сортов. И коктейли. Колоссально! С коньячком! Вообще-то нам не дают. Говорят: нет паспорта. Но там работает одна — Лидочка. Чудо! Глаза, волосы — блеск! Подмигнешь, и все. Только десять копеек переплачиваешь. Коктейль с коньячком. Колоссально!.. Можем взять в компанию. Если, конечно, белая монета имеется…

Тут снова зазвонил телефон, и Гарик бросился в переднюю. Через минуту он завопил:

— Старик! Ты — гений! Это именно то, что надо! Видишь, если как следует шевельнуть извилиной, то обязательно придумаешь. Еще древние греки авторитетно утверждали…

Косте до того вдруг тошно стало слышать визгливый, захлебывающийся голос Гарика, что он пнул ногой валявшуюся на полу виноградину и ушел к себе в комнату.

До прихода отца с работы Костя решил погулять во дворе.

Ничто, казалось, не изменилось здесь. Как и прежде, когда Костя еще не жил в интернате, ребята собирались под вечер большой компанией — играли в ножички, рассказывали всевозможные истории. Если бы во дворе не было грязно, кто-нибудь вынес бы волейбольный мяч. Но сегодня в мяч играть было нельзя; ребята столпились у турника.

Обычная знакомая картина. И все же Костя сейчас смотрел на это какими-то другими, новыми глазами. Словно глазами постороннего человека. После разговора с Гариком уже не хотелось ругать интернат и жаловаться на свою судьбу. А при виде расшатанного, прогнутого посредине турника ему вспомнился турник, установленный на спортивной площадке в интернате. Замечательный турник — прямой, гладкий, на упругих металлических растяжках! И ребята там есть такие, что любого из этих заткнут за пояс. Конечно! Разве здесь кто-нибудь подтянется двадцать раз? Никто. А там есть мастера. И склепочку и стойку делают. А один парень из девятого класса даже «солнце» крутит.

— Ну, а ты, Касьян, жимани! — подзадорил Костю шутник и весельчак Дима Губкин из шестнадцатой квартиры. — Покажи этим хлюпикам настоящую работу!

Показывать Косте особенно было нечего, но все же, ухватившись за перекладину, он по всем правилам, держа ноги стрункой и оттянув носки, подтянулся девять раз.

— Понятно?! — выпятив губы, комически тряхнул Дима головой. — Что значит интернат!

Польщенный такой оценкой, Костя небрежно повел плечом.

— Это что! У нас один парень солнце крутит…

— Эге! Заливай больше! — презрительно сморщился Васька-Брехун. Сам Васька врал на каждом шагу, поэтому и другим ни в чем не верил. — Если хочешь знать, — важно сказал он, — солнце только мастера спорта могут делать!

— Не веришь, так приходи к нам в интернат — посмотришь! — обиделся Костя. — Сам Григорий Алексеевич занимается с ним. Отдельно.

Васька фыркнул:

— Сам Григорий Алексеевич! Чемпион мира!