Одиннадцать друзей Лафейсона (СИ)

Некоторое время они шли в тишине, что нарушалась целым хором сверчков. По ночам в монастыре всегда было тихо, так как у монахов было принято соблюдать определенный режим дня, который Марку был всегда непонятен. Они вставали в три утра, а ложились в десять вечера, большую часть времени проводили в молитвах, либо уходом за территорией и домашним скотом, который был для Сорена диковинкой. Его не заставляли работать, не заставляли принимать жизненные устои данного места, даже позволяли нарушать правила, и все благодаря Джону. Тогда его статус был не столь высоким, как сейчас, но именно он решил помочь заблудшему человеку, что пришел к ним ранним утром в состоянии сильного алкогольного опьянения и еще Бог знает чего. Джон занимался Марком. Вел с ним беседы, даже если его подопечный не отвечал, пытался дать совет, разобраться в его проблемах, дать спокойствие. Да, у него не вышло приобщить Сорена к вере, но то, как Марк изменился, какими стали его мысли и внутреннее состояние, говорили Джону о том, что старания были не напрасными.

- Что ты собираешься делать? – двое мужчин вышли на небольшое плато, откуда открывался еще более прекрасный вид, чем в самом каньоне.

- Я собираюсь отпустить его и сделать все для его счастья, - скрестив ноги, Марк аккуратно присел на мокрую от росы траву и уставился на горизонт.

- А потом? – но Джон не торопился последовать за ним.

- Если бы меня это волновало, я бы оскорбился твоим вопросом, - Сорен вновь достал из кармана белую пачку с черной надписью и зажигалку. – В этом твоем «потом» меня никто не хочет видеть. Я проблема, Джон. Большая и глобальная, так что твой Всевышний расставил все по местам.

- Марк…

- И я полностью с ним согласен, - Сорен повернулся к Джону и улыбнулся, но не так лживо, как обычно, а по-настоящему. – Не хотелось бы накладывать на себя руки. Грех как-никак.

- Скажи, а чего бы тебе хотелось? – Джон все же приподнял рясу к коленям и сел рядом с Марком.

- Знаешь, как они его зовут? – с лица Сорена не сходила улыба. – Они исковеркали его имя…

- Братья?

- Они самые, - кивнул Марк. – Они зовут его не Локи, а немного по-другому. Ваш религиозный юмор всегда вызывал во мне некое благоговение, - Джон нахмурился, давая понять, что он не знает о чем идет речь. – Лука. Они зовут его Лука. К тебе они всегда обращались не иначе, как Иоанн, бедного русского парнишку, что со мной, кличут Матфеем, и есть я – Марк.* Они посчитали это знаком свыше, но мне на руку. Вопросов меньше, чем я предполагал.

- Этот слух еще не дошел до меня, - и Джон просиял довольной улыбкой. – Им нужно чудо, брат мой, и если они увидели его в тебе и твоих друзьях, то радуйся, тебе это еще зачтется.

- Господи Боже! – Сорен наигранно вскинул руки к небу. – Да что же это за жизнь такая, если даже святая обитель переполнена слухами?! – нахмурившись еще больше, Джон прикрыл глаза и постарался сохранить самообладание. – Ну?.. Нет?.. Видишь? – Марк пождал губы. – Не хочет Он со мной говорить. Я не сдался даже своему, как ты любишь выражаться, Создателю. А теперь, исходя из перешептываний твоих братьев и поговорки «случайности не случайны», я могу нацепить на себя нимб, попутно надев его на своего бывшего любовника и парня, которого подкупил довольно большой суммой и хорошим будущим, и мы можем собраться вчетвером, разойтись по сторонам света и писать о… - лицо Марка скривилось. Он, перехватив себя одной рукой за грудь, тяжело задышал и вцепился в землю.

- Марк?

Сорен ничего не отвечал. Перед его глазами мелькали яркие вспышки огней, а в голове стало пусто и зацепиться хоть за что-то, чтобы оставаться в сознании не было возможности. Джон кружил над своим подопечным, пытался привести его в чувства, но все было напрасным. Марк не приходил в себя. Чуть позже, когда Джон нес его на руках в один из храмов, Сорен начал бредить. В его фразах можно было проследить слова принадлежащие четырем разным языкам, они никак не связывались между собой, даже, скорее, противоречили. Сорен взывал к кому-то, повторял словосочетания по десять раз, пытался объяснить что-то, доказать, высказаться. В последнее время подобные приступы начали случаться с ним все чаще и чаще, а, следовательно, время Марка подходило к концу.

Его болезнь уже давно была с ним, но рассмотреть ее невооруженным взглядом невозможно. Каждый из приближенных Сорена знал, что приступы начинались резко, совершенно неожиданно. Они могли закончиться так же быстро, как и начинались, однако иногда они затягивались. Затягивались на долгие часы, когда от одного только созерцания мучений Марка становилось плохо, жутко и страшно. Порой у Сорена нарушалось зрение – он видел то, чего не видели другие, но это было сложно назвать галлюцинациями, скорее – искажения. Все чаще и чаще начали проглядываться изменения в координации, в походке, скомканность движений, но больше всего Марка беспокоила память. Приступы и прочее его мало волновало, а вот забыть то, что хочется всегда помнить… Сорен не мог себе этого позволить.