Одиннадцать случаев…

Разглядываю фотографию. А что думает о химии мальчишка с разбитой коленкой? Ничего. Он химию не любит, не понимает, не учит. На химию его натолкнул учитель Николай Александрович. Это был хороший учитель, и он привил ребенку интерес к важной науке? Наоборот. Это не был хороший учитель. Он не привил ребенку интереса к важной науке.

2 Старикашка Николай Александрович

Начинался старикашка с масленой лысины, окруженной седоватыми волосиками. Лицо его было постоянно раздвинуто широчайшей улыбкой. Редкие зубы всегда на виду. А за ними — черно, и кажется, что у старикашки полон рот яду.

— По учебнику, — говорил он тихенько, — выучите от сих до сих, а не выучите, неуд поставлю, а с неудом в следующий класс не перейдете, уж я позабочусь…

Вместо глаз у Николая Александровича были черные дырки с ядом, прикрытые сморщенными мешочками.

Нос мы пропускаем, он существенного значения не имел.

На покатых плечах старикашки всегда висело что-нибудь засаленное — блуза вроде балахона или пальто вроде балахона.

«Пяты» старикашки помещались в стоптанных задниках башмаков с напущенной на них бахромой брюк.

Учитель химии Николай Александрович химию не любил и не знал. Уроки он заполнял чем попало.

Когда он рассказывал о жизни лягушек, брату казалось, что головастики так и прыгают из его рта на учительский стол. Рассказывал старикашка о египетских пирамидах, о сфинксах, об африканских попугаях, обо всем, что ему удалось нахватать за свою длинную жизнь. А иногда вдруг надевал очки и начинал хлопотливо скрипеть мелом по доске, заглядывая в учебник химии.

Мой брат идет по улице и неодобрительно смотрит на большие почки молодых тополей, словно облитые густым желтым жиром. Свернутые листья изо всех сил стараются выдраться на волю.

— Старайтесь, старайтесь! — хмуро говорит им мальчишка. — Я вам выдерусь, я вам развернусь!

Это он так говорит, чтобы отвести душу. Что тут можно поделать? Весна все равно идет, зачеты все равно надвигаются. Он не любит весну. А как ее любить, если нельзя бродить по улицам оглушенному весенним ветром, с пятнами весеннего солнца, плавающими в глазах, нельзя гонять мяч по влажному еще двору до потери сил? Весна со всеми своими соблазнами идет мимо, а тебе приходится торчать над учебниками.

Значит, так. Русский должен пройти. Классиков он читал. Сочинение надо написать как можно короче — чем меньше слов, тем меньше ошибок. А как быть с запятыми? Никак — ставить одни точки. «Онегин был ученый малый». Точка. «Он был педант». Точка. Если захотеть, все можно написать с одними точками.

История, можно считать, у него в кармане. Историк, хотя и остался от прошлого времени, — молодец. Знает, что учебники трудно достать, и на уроках рассказывает медленно, с остановками, так что все можно за ним записать.

Обществоведение — это Колька Тимохин. С ним просто. Иногда он и сам чего-нибудь не знает, но не стесняется.

— Это, — говорит, — я подчитаю, братцы, вместе разберемся.

К нему можно домой прийти, в общежитие, во всех его книгах покопаться, а потом ему же в классе такое выдать, что шерсть на его коровьей куртке дыбом встанет. Тимохин своей рыжей с белыми пятнами куртки никогда не снимает, и коровий хребет топорщится у него на спине, и пахнет от него кисловатым, деревенским, и похож он на пастуха. Колька учится на рабфаке, и то, что там узнает, по свежему следу рассказывает в школе. И сам удивляется и хохочет, и все у него хорошо запоминаешь.

«Филин» — физик Филипп Филиппович — хороший старик и очень похож на доброго филина: глаза большие и сам весь зарос какой-то мягкой шерсткой. И говорит мягко: «Вота оплатает текучестью».

У него можно совсем не учить — все равно ответишь. Сам подскажет. А что у него делается на уроках! И жалко его, и даже крикнешь — тише! Но кругом так весело и шумно, что поневоле начинаешь или крышкой парты хлопать, или петь что-нибудь… Надо бы как-нибудь выучить физику, порадовать старика, да все руки не доходят.

А вот что делать с проклятой химией? Николай Александрович велит выучить «от сих до сих» по учебнику. А где взять учебник? Можно, конечно, втридорога купить на рынке. У брата даже кое-какие сбережения водятся. Трамвайные деньги — ходил пешком. От завтраков деньги — ел один хлеб. Бабушка подарила на день рожденья. Он копит на альбом для марок и тратиться на такую дрянь, как учебник химии, для такого червивого шлюпика, как Николай Александрович, вовсе не собирается.

Вон по той стороне бежит Витька Подсосков. В пиджачке. Этому ни на что не надо копить. Все есть. Книга по химии есть. Альбом для марок есть. Белая булка в кармане есть.

Можно бы, конечно, попросить «Химию» вечера на два, только рожа у Витьки уж очень поганая. Он даже идет как-то противно — на каждой ноге приседает и выбрасывает ноги в стороны, как клоун, — вот и я!

Так и дошли до школы по разным сторонам улицы Витька Подсосков и брат.

Последний урок был химия. Николай Александрович явился разряженный, в светлом балахоне и с бантом, как у артистов. Он очень спешил.