Мы направлялись в гущу торжества. Акарские трущобы, приобнимавшие каменную городскую стену с одного бока, были скрыты от нас. Впереди тракт расширялся, и я воображала, как дохожу по нему до самой Клерии. Фантазиям добавляли красок грандиозные, лучшие предания о ней.
Мы прошли в распахнутые городские ворота, и до нас донесся оживленный гам. Туда-сюда сновал между прилавков люд.
Булочники и разносчики еды светились от счастья: кто в такой день откажет себе в удовольствии по праву чем-нибудь угоститься?
Аппетитно тянуло хлебом с маслом и дымком тлеющих углей. Осенний день был хмур, но это не омрачало веселья. Даже под серым небом всеобщий грай поднимал настроение. Нам улыбались навстречу, не скупясь на добрые пожелания.
– Храни вас одиннадцатое Семя!
Из нас сильнее всего происходящее околдовало Джеремию.
– Ребята, а расскажите про Хаар, – попросил он.
– Что именно? – уточнил Перри.
Мы успели протиснуться в просвет между взрослыми.
– Да так. Ничего, – замялся он. Мясистые щеки затянуло румяными, как на яблоке, крапинками.
Прилавков было столько, что глаза разбегались, но мы шагали строго в одно место: в трактир под шутливым названием «Розмариновый постой». Шутливым потому, что хозяйку звали Розмари.
Раз в неделю трактир открывал двери для детей. Розмари нанимала бардов, которые потчевали нас преданиями о далеком прошлом, о сотворении Минитрии, о надвигающемся Хааре. На сей раз детский день по случайности выпал на рождение нового Семени.
Мы впорхнули на крыльцо и перешли на быстрый шаг, легко ступая по деревянным половицам. Еще не началось!
Столы и стулья в зале раздвинули, образуя сцену. Дети сидели с подогнутыми ногами прямо на полу. Пахло пролитыми элем и вином, въевшимися в половицы, и жженым жиром от сальных свечей. До чего добрый, родной запах, ведь без него представление немыслимо.
Нам с дурацкой улыбкой резво замахал Дейл, подзывая. Он ждал нас четверых. Мы прошаркали в его угол и уселись рядом, скрипнув половицами. Бард перед нами настраивал лютню.
Сегодня выступал Галливакс. Золотистые локоны его свободно ниспадали растянутыми валиками. Худощавый, как Фредерик, с такими же тонкими длинными пальцами и узким станом, Галливакс все же держал себя с определенным изяществом: сам расслаблен, на вытянутом лице играет тонкая добрая улыбка. Даже острый клинышек бородки ему шел. Было видно, что бард живет не на широкую ногу, но ему хотя бы достало дохода купить бурый жилет и чистую белую блузу – а та, вернее всего, стоила немалых денег. Немалых, но не таких, чтобы прослыть в Вороньем городе богачом из богачей.
Галливакс улыбнулся, пленяя нас еще сильнее. Мы зачарованно ждали, когда он начнет. Его взгляд скользнул по тесной юной публике, запечатлел каждое лицо.
– С какой песни начнем?
Взметнулся лес рук.
– Об Эрефиэле и Белом Ястребе! – предложил Перри, не в силах выбрать кого-то одного.
– О магии красок! – выкрикнул Джеремия.
– Об акарской войне!
– Об асаманском конфликте!
– О третьем Семени!
– О столетней драконьей войне!
Голосили наперебой, перекрикивая друг друга. В конце концов Галливакс выбрал счастливчика.
– О сотворении солнца и луны! – По-видимому, его ухо уловило лишь эту просьбу.
Не знаю, кто ее выкрикнул. Возможно, Галливакс нарочно указал между детьми, чтобы каждый подумал на соседа. Он перекинул изящную лодыжку через колено, поерзал, упер лютню в бедро и извлек из струн первую ноту.
Галливакс свел брови, погружая себя в водоворот вдохновения, отдаваясь душой музыке.