Одиночество

Тома поднял голову, чтобы поискать другой стебелек, и тут увидел Маргу. Она спустилась со ступенек крылечка и с раскрытой книгой в руках медленно пошла по тропе. Ее платье мелькнуло за ветлами. Вот рука потянулась к тяжелой грозди винограда на ближнем кусте, сорвала. Потом девушка подошла к фонтанчику, вымыла гроздь и замерла, прислушиваясь к плеску воды.

Тома решил, что она не заметила его, и готов был окликнуть, как вдруг раздался голос ее матери:

— Марга, куда ты опять?..

— Да здесь я, здесь!

— Только и норовишь улизнуть…

Марга не ответила. Подошла к забору и приложила палец к губам. Тома понял и кивнул на жилище паука и на сломанную соломинку. Девушка засмеялась. Смех ее был похож на шепот осиновых листьев — тихий и нежный. Она села так, чтобы видеть двор, и сквозь изгородь протянула ему прозрачную гроздь.

— Возьми…

— Спасибо.

Тома подошел, присел у забора и взял гроздь. Ягоды мокро блестели, и каждая отражала его глаза, его улыбку. Сколько было ягод, столько и лиц было у него сейчас. И ему казалось, что не ягоды он рвет, а свою счастливую улыбку.

— Какой виноград! — тихо проговорил Тома.

— Есть и получше, — шепотом ответила девушка. — Но папа не позволяет его рвать.

— Такой страшный у тебя отец? — пошутил он.

— Очень! — ответила Марга.

Они рассмеялись. Книга скатилась с коленей девушки, и она нагнулась, чтобы поднять ее. Тома увидел, как тяжелые косы скользнули по ее груди, упали на туго натянутую юбку. Взгляд его наткнулся на ее ноги, обутые в простые сандалии, стройные и загорелые на летнем солнце. Марга перехватила этот его по-мужски любопытный взгляд и смутилась. Смутился и Тома. Неловко замолчали. И лишь виноградные листья шептали о чем-то, наверно, смеялись над ними. Тома опустил шарик в колодец и начал дразнить паука. Вдруг стебелек потяжелел и вынес паука наружу. Он схватил ртом асфальт и прилип. На его спине был нарисован красивый крест.

— Какой? — спросила Марга.

— Крестовик…

Паук пытался освободиться. Упирался лапками в шарик, но чем больше он старался, тем сильнее прилеплялся к мягкому асфальту. Марга придвинулась поближе к забору. Хотела рассмотреть его и, кто знает зачем, запомнить. Протянула сквозь хмель свою смуглую руку и взяла стебелек с пауком. Насекомое примирилось со своей судьбой, успокоилось, и только крест тревожно лежал на его спине, словно деля его на четыре части. Но вдруг паук вытянулся, напрягаясь, отлепился и упал на землю. Девушка почему-то испугалась, обернулась и тут увидела отца. Он шел по тропинке. Прямо к ним. Девушка села и раскрыла книгу. Обходчик остановился возле ветел, отрезал несколько веток и строго сказал:

— Домой!

Марта встала, нехотя отряхивая платье.

— В воскресенье… Опять здесь? — тихо проговорил Тома.

7

Проходило воскресенье, а с ним и удивительное чувство, которое взошло в сердце Томы. В нем жило ясное, как светлый день, ощущение радости, вызванное мимолетной улыбкой девушки.

Последний луч закатного солнца красным огнем зажег окна дома обходчика, а Марта так и не появилась.

Предвечерние звуки слабели, переходя в шепот. Тома долго стоял у фонтанчика, прислушиваясь, не раздадутся ли голоса за темными окнами, но дом молчал, и ни одна занавеска не дрогнула от прикосновения чьей-то руки. Во дворе было пусто, неуютно. Кусты перца в огороде лихо закрутили листья от дневного зноя, а стручки пылали, точно раскаленная жаровня. Наступали сумерки, а Тома все еще ждал. Он считал, что Марга ушла в город и вот-вот вернется. Эта надежда и держала его. Только бы вернулась… Он помахал бы ей рукой, кивнул, приветствуя ее, и ушел.

Но надежды, кажется, не оставалось, и он поднялся с каменного края фонтанчика и, глядя в окно, свистнул раз-другой и направился к воротам с повисшей на одной петле двери. Он не пошел к реке, повернул в сторону города. А вдруг встретит ее? Парень нуждался в ее дружбе. Разве бы стал он с таким упорством осаждать дом обходчика, если бы в шалаше его не ждало все одно и то же: Старик с его вечными столбцами денежных расчетов…

Одиночество подавляло Тому. Перед ним вдалеке один за другим вспыхивали огни города. Туда пришла вечерняя прохлада и позвала всех влюбленных на главную улицу, а он снова один в этом сумеречном поле, среди едва слышного шума ветвей и трав.

Последующие дни не принесли ничего нового. Вечером, как только исчезал последний грузовик, Тома уходил берегом реки, чтобы Старик не заметил его, потом сворачивал в поле и на краю его опускался на палую листву. Он глядел на светлое окно знакомого домика, и трудные думы одолевали его. Засохшие травы вокруг напоминали о том, что уходит лето и на пороге уже другое время года. Травы были похожи на людей. Разные высотой, с разным запахом и разным предназначением, они по-разному умирали и по-разному прощались с жизнью. Возможно, Тома непохож на них. Вот он остался один в поле, в стороне от своих товарищей, от молодежного коллектива и загрустил. А в армии он был одним из любимцев командира. И товарищи уважали его. Все в нем души не чаяли. Веселый характером, он умел быстро сдружиться. Не оттого ли так тяжко ему одиночество?