Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Я дернул рукоятку, надеясь развернуть самолет в сторону дома, но машина не реагировала. Ощущение было, словно я управляю игрушкой: вы яростно вертите руль в разные стороны, однако машина движется без всякой связи с поворотами рулевого колеса. Не нужно было быть гением, чтобы понять, что настал звездный час моего катапультирующегося кресла. Я в последний раз быстро огляделся вокруг, поднял обе руки к ручке катапульты и рванул ее так сильно, что она опустилась до уровня груди и отогнулся брезент, защищающий лицо пилота. Ничего не произошло. Я отпустил ручку и дернул ее снова, на этот раз сильнее. Снова ничего. Я убрал с лица брезент и увидел, что стремительно лечу вниз вертикально земле. Через несколько секунд моему самолету предстояло вырыть в земле гигантскую воронку и поднять клубы пыли, которые рассеет ветер. Моя правая рука быстро переместилась к нижнему катапультирующему кольцу, которое находится у летчика между ногами. Я его дернул изо всех сил. Фонарь кабины отъехал; я знал, что катапультирование начнется через несколько секунд. Помнится, у меня мелькнула мысль: «Эй, погоди, ты же не сможешь вернуться!» и тут мне в лицо ударил ветер.

Словно ядро, выпущенное из пушки, я в мгновение ока перенесся из кабины во внешний мир. Мое тело протиснулось сквозь звуковой барьер и оказалось во власти ветра, дувшего со скоростью шестьсот миль в час.

В «Мираже» процесс катапультирования занимает 1,75 секунды, чтобы притормозить летчика со скорости катапультирования до скорости свободного падения. Поскольку катапультирование произошло на высоте четырнадцать тысяч футов или выше — меня сбили на высоте двадцать тысяч футов, и парашют летчика пока не раскрывался! Вместо этого над креслом раскрылся маленький стабилизирующий купол. Все время, что летчик падает, он остается пристегнутым к креслу. Идея заключается в том, чтобы пилот как можно быстрее и наиболее безопасным образом достиг высоты, где достаточно кислорода и тепла.

Это были совершенно оглушающие 1,75 секунды. Подхвативший меня ветер швырял кресло то вверх, то вниз, то вправо, то влево, сорвав летный шлем, на котором был нарисован дракон, мою кислородную маску и перчатки. Затем последовал мягкий толчок — это раскрылся стабилизирующий купол. Я обнаружил, что сижу в своем кресле, словно больной в приемной у врача. Разница была лишь в том, что я стремительно падал.

Моя голова свалилась на грудь. Несколько последних секунд оказались столь напряженными, что я практически отключился. Ветер, ласково дувший в лицо, вернул меня в сознание. Я огляделся — парашют действительно держит кресло, в котором я сижу, а внизу, сколько хватало взгляда, простирался Египет.

Прямо под собой я видел свою ногу — свою левую ногу. Мои глаза начали искать правую ногу, но находили только левую. Я принялся шевелить пальцами ног и почувствовал движение пальцев не только левой, но и пропавшей правой нош. Единственное место, где я еще не искал, находилось прямо под креслом. Поэтому я схватил правой рукой стропу стабилизационного парашюта и повернул голову, насколько это было возможно. И тут я увидел вторую ногу, торчащую в противоположном направлении, но совершенно целую и невредимую.

Правой рукой я схватил штанину своего противоперегрузочного костюма и переместил ногу вперед, чтобы она оказалась там, где ей положено быть, то есть рядом с левой. Я предположил, что ее действительно оторвало и «связана» она с телом только благодаря молниям противоперегрузочного костюма. Тогда же я понял, что не могу двигать левой рукой и что мой левый локоть сломан. Мое воображение тут же нарисовало на небе гигантскими буквами слово ПРОБЛЕМА!

Я знал, что мне нужно время подумать. Я понимал, что могу уменьшить скорость падения, если «сброшу балласт» со своего кресла. И я решил его покинуть. Обычно это происходит автоматически, когда летчик падает ниже четырнадцати тысяч футов, однако воспоминания о несработавшей верхней системе катапультирования все еще были свежи. У меня не было никакого желания проделать оставшийся путь в стиле Мэри Поппинс прямо в руки сотен египтян, несомненно, дожидающихся меня внизу. Поэтому, действуя только правой рукой, я отцепил кольца. Первое кольцо… второе кольцо… и тут на мои плечи обрушился сильный удар — главный парашют наконец раскрылся. И теперь слегка наклонив голову, я мог наслаждаться зрелищем пустого кресла, мчащегося к земле.

Хорошая новость: когда вы висите между небом и землей на высоте пятнадцать тысяч футов, движение практически не ощущается. Вы даже можете обманываться, что вам предстоит парить вечно. Правда, в мозгу крутится мысль: «Ну, а потом?» Но каждый, кому доводилось восходить на эшафот, скажет, что любая предполагаемая задержка будет в этом случае очень кстати.