Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика

Поскольку в Израиле я был весьма известен, я был немного обижен, что крестьянин, спросивший «Ты кто?», не узнал меня. Однако сейчас было не до ущемленного самолюбия. Нужно было сделать то, о чем мы так много говорили в нашей эскадрилье: если уж тебе не повезло оказаться в стране, убивающей непрошеных гостей, — тяни время. Не вступай в контакт сразу, убедись, что рядом находятся неприятельские военные или полицейские, которые смогут прийти на помощь.

«Ты египтянин?» — спросил по-арабски первый крестьянин.

Кто-то другой схватил мою правую ногу, лежавшую на правом плече, и резким движением придал ей нормальное положение. Тело пронзила адская боль, и я закричал. Однако мой крик не произвел никакого впечатления на окружавшую меня, стремительно увеличивавшуюся толпу.

«Русский?» — следующий вопрос.

«Воды», сказал я по-арабски. Пусть дадут хоть немного воды, а потом пусть убивают, меня это не волнует. Я испытывал такую жажду, что по сравнению с глотком воды все остальное казалось совершенно несущественным.

Inta Sahyuni? «Ты сионист?» — настаивал допрашивавший меня крестьянин, стараясь быть услышанным в окружающем шуме и гаме и явно истолковав мое предыдущее молчание как нет. Меня удивило, что он назвал меня сионистом. Все, что я читал о том, что арабы отрицают существование Израиля, неожиданно оказалось правдой. Я подумал, не следует ли указать ему на его ошибку. Однако летчики обычно достаточно умны, чтобы не вступать в политическую дискуссию с незнакомыми людьми. Поэтому я решил, что сейчас самое время еще раз попросить воды, причем еще более жалобным тоном. Любой спонтанный ответ мог выдать, что я «сионист». А обстоятельства для этого были, прямо скажем, не слишком благоприятными.

Окружающая толпа проявляла все большее нетерпение. Крестьяне хаотично обступили меня со всех сторон и толкали мое тело. Поле зрения заполнилось босыми крестьянскими ногами. Я почувствовал, что меня начали раздевать. Сначала ботинки, потом носки. Когда они дошли до противоперегрузочного костюма со всеми его сложными молниями, я приподнял голову, чтобы им было легче понять, как его снять, и увидел свое бедро кроваво-красного цвета. Голова снова беспомощно свалилась на грудь. Я услышал, что снова прошу воды.

Однако приятель, спросивший меня «Min inta?», оказался настойчивым. Он называл страны одну за другой — Франция? Англия? Америка? Даже Сирия. Чем больше он спрашивал, тем чаще я повторял свою просьбу: воды! Я буквально умирал от жажды. Левая рука адски болела: я почувствовал, что некто с более практической жилкой пренебрег ботинками и носками и подбирается к действительно ценной вещи, наручным часам. Я распрямил пальцы, чтобы облегчить ему работу, поскольку в противном случае ему пришлось бы предпринять более грубые действия, чтобы заполучить добычу.

Теперь толпа плотно окружала меня со всех сторон. Стоявшие по внешнему кругу выкрикивали: «Убейте его! Убейте его!», те, кто был внутри круга, отвечали: «Он египтянин». Попытки выяснить мое происхождение не прекращались.

Через десять минут после приземления кто-то из шаривших в моей одежде заметил медальон, лежавший поверх майки. И на нем еврейские буквы.

— Это еврей! Это еврей!!!

Глава 3 11 сентября 1969 года

Ближайшие ко мне люди — все как один босые, с темными глазами, смотрящими из-под галабий[2], — умолкли. И пока те, кто стоял сзади, шумели все громче, стоявшие во внутреннем круге начали отступать от меня все дальше и дальше. Пустое пространство вокруг меня ненадолго увеличилось, и я смог увидеть их лица, а они увидели первого в их жизни израильтянина. Только тут я заметил, что каждый из них вооружен каким-нибудь сельскохозяйственным орудием: вилами, мотыгой или серпом. Никто не пришел на эту встречу с пустыми руками. И вот я лежал у их ног: со сломанной рукой и ногой, неспособный перевернуться, беззащитный израильтянин среди сотен египетских феллахов. Впрочем, их удивление скоро прошло, и обсуждение моей судьбы возобновилось с еще большей живостью.

Было ясно, что толпа разделилась на два лагеря. Те, кто хотел меня убить, громко выкрикивали, кто я есть на самом деле. Те же, кто хотел сохранить мне жизнь, утверждали, что я египетский летчик. Спор между двумя партиями шел все ожесточеннее. Какой-то парнишка примерно четырнадцати лет сумел проложить дорогу сквозь толпу взрослых и приблизиться ко мне. Обрушив поток арабских проклятий, он швырнул мне в лицо здоровенный камень. Я сумел отвернуть голову за долю секунды до того, как камень врезался мне прямо в лицо. Удар пришелся на левую бровь и рассек кожу. Кровь хлынула мне в глаза, стекая по щекам и носу.

«Вот так начинается линч», — подумалось мне.