Одиночество простых чисел

Он покачал головой, глядя в окно. За окном было темно, и потому стекло отражало всех троих, сидящих за квадратным столом. Маттиа увидел, как отец тронул мать за руку и знаком попросил прекратить разговор. Мать замолчала. Потом она встала, прикрыв рукой рот, и принялась мыть посуду, хотя они еще не закончили ужинать.

День защиты наступил, как и все прочие дни. Маттиа проснулся раньше, чем зазвонил будильник. Однако призраки, не дававшие ему покоя всю ночь, — листы, испещренные цифрами и знаками, удалились не сразу.

В гостиной никого не было, он обнаружил там только красивый новый костюм, синий, а рядом — прекрасно отглаженную светло-розовую рубашку. На ней лежала записка: «Нашему доктору математических наук»[6], ниже шла подпись: «Мама, папа», но почерк был папин. Маттиа оделся, даже не взглянув в зеркало, и вышел из дому.

Он излагал свои тезисы, глядя членам комиссии прямо в глаза, уделяя одинаковое время каждому, говорил ровно и спокойно. Профессор Никколи, сидевший среди других в первом ряду, хмуро кивал и замечал все растущее изумление на лицах коллег.

Когда настал решающий момент, Маттиа встал в ряд с другими выпускниками. Главная аудитория университета была заполнена публикой. Маттиа уловил на себе любопытные взгляды, и у него мурашки побежали по спине. Он попытался отвлечься — вычислил объем помещения, исходя из высоты статуи президента, но мурашки поднялись еще выше — к шее и оттуда, разделившись на два потока, — к вискам. Как будто тысячи крохотных насекомых заползают ему в уши, роют ходы в его мозгу, и все это приходилось терпеть…

Председатель комиссии, вручая дипломы, с каждым разом говорил все более длинно и витиевато, так что в конце концов у Маттиа начало шуметь в голове, из-за чего он едва не пропустил свое имя в нужный момент. Пока он шел к столу, что-то твердое, словно кусочек льда, застряло у него в горле. Он машинально пожал руку председателю и, ощутив, что она нестерпимо сухая, невольно поискал металлическую пряжку от брючного ремня, чтобы прикоснуться к ней, но в новых брюках не было ремня. Краем глаза он заметил, что вся публика в зале поднялась, прошумев, словно морской прилив. Никколи подошел к нему и, дважды похлопав по плечу, произнес поздравления.

Аплодисменты еще не успели умолкнуть, как Маттиа оказался в коридоре. Он поспешил к выходу, забыв от волнения, что сначала следует наступить на носок, а потом на пятку. «Я сделал это, я сделал это», — тихо повторял он про себя. Но чем ближе подходил к двери, ведущей на улицу, тем сильнее ощущал спазм в желудке.

На пороге его оглушили слепящее солнце, духота и шум машин. Он отшатнулся, словно опасаясь упасть со ступенек. Неподалеку стояли несколько человек, Маттиа сосчитал — их было шестнадцать, и только один в очках. Многие держали букеты, явно ожидая виновников события. На какое-то мгновение Маттиа захотелось, чтобы и его кто-нибудь ждал. Он физически ощутил, как необходима ему сейчас чья-то поддержка, потому что ноги уже не выдерживали тяжести, скопившейся в голове. Он поискал глазами родителей, поискал Аличе и Дениса, но увидел только незнакомых людей, которые нетерпеливо посматривали на часы, обменивались каким-то бумагами, курили, громко разговаривали, смеялись и никого вокруг не замечали.

Он перевел взгляд на свернутый в трубочку диплом, который держал в руках. Там красивым курсивом было выведено, что он, Маттиа Балоссино, — доктор математических наук, или, иными словами, взрослый человек, профессионал, готовый войти в новую для него жизнь. Путь, по которому он шел с закрытыми глазами и заткнутыми ушами с первого класса до защиты университетского диплома, завершен. От сознания этого у Маттиа перехватило дыхание. «И что же теперь?» — спросил он себя.

К нему обратилась невысокая, раскрасневшаяся от жары синьора:

— Разрешите, пожалуйста, пройти…

Маттиа посторонился, пропуская ее, и следом за ней вернулся в здание. Постояв в нерешительности, он поднялся на второй этаж, прошел в библиотеку и сел на свое обычное место у окна. Свернутый в рулон диплом он положил на соседний пустующий стул. Ему стало трудно дышать — легкие отказывались впускать воздух. Такое случалось с ним уже трижды, но еще никогда не длилось так долго.

Ты должен помнить, что нужно сделать в таком случае, сказал он себе. Этого нельзя забывать, нельзя…

Сначала он попытался глубоко вздохнуть и едва не потерял сознание…

Потом он широко открыл рот и снова вдохнул — на этот раз с такой силой, что заныли мышцы в груди…

Легкие наполнились воздухом; Маттиа показалось, будто он видит, как круглые молекулы кислорода устремились по артериям и проникли в его сердце.

Трудно сказать, сколько времени он просидел в каком-то странном оцепенении, ни о чем не думая, не замечая входящих и выходящих студентов.