Одиночество простых чисел

Иногда Аличе показывала ему свои снимки, желая узнать его мнение, хотя оба теперь понимали, что он ничему не может научить ее. Они садились за стол, и Кроцца рассматривал фотографии, поворачивая их к свету, а потом давал кое-какие указания относительно выдержки или использования затвора. Он не возражал, чтобы она снимала, если хотела, его камерой, и про себя решил, что подарит ей свой «Nikon» в тот день, когда Аличе соберется покинуть его.

— В субботу выходим замуж, — сказал Кроцца. Он всегда так говорил, сообщая, что есть заказ.

Аличе в этот момент надевала джинсовую куртку. Через несколько минут за ней должен был приехать Фабио.

— О'кей, — сказала она, — а где?

— В церкви Гран Мадре. А потом еще прием на вилле, что на холме, где богачи живут, — с некоторым презрением заметил Кроцца. Потом, правда, пожалел об этом, потому что Аличе ведь тоже оттуда.

— М-да… А кто, не знаешь? — поинтересовалась она.

— Прислали приглашение. Я положил его туда, — ответил Кроцца, указывая на полку рядом с кассой.

Аличе нашла в сумочке резинку и скрепила волосы. Кроцца искоса взглянул на нее. Однажды он мастурбировал, думая о ней, — перед глазами стояло, как, опуская металлическую штору, девчонка нагнулась в полумраке лаборатории, — но потом ему стало так плохо, что он даже не ужинал.

На другой день он с утра отправил ее домой, бросив сквозь зубы:

— Сегодня отдыхай, никого не хочу видеть.

На полке лежала груда бумаг. Аличе порылась в них, скорее, из желания обмануться в своем предположении, чем из простого любопытства. Конверт с приглашением отыскался быстро. Она открыла его и сразу же увидела имя, напечатанное позолоченным курсивом со множеством завитушек.

«Ферруччо Карло Баи и Мария Луиза Турлетти-Баи объявляют о бракосочетании дочери Виолы…»

В глазах у нее потемнело, она даже не сразу смогла читать дальше. Во рту появился металлический привкус. Ей показалось, будто она заново пережила все, что испытала тогда в раздевалке, глотая проклятую карамельку.

— А что, если я одна проведу эту съемку? — рискнула она обратиться к Кроцца.

— Что? — спросил он, закрывая кассовый аппарат, который странно звякнул.

Глаза девушки загорелись, и Кроцца невольно улыбнулся — какие же они, оказывается, красивые.

— Я ведь уже научилась, правда? — спросила Аличе, и голос у нее дрогнул. — Могу и одна провести съемку. Ведь надо же когда-то начинать.

Кроцца взглянул на нее с подозрением. Ее глаза умоляли его согласиться, не спрашивая никаких объяснений.

— Не знаю…

— Прошу тебя, — прервала его Аличе.

Кроцца потрогал ухо и невольно отвел взгляд.

— Ну ладно… — Он сам не понял, почему говорит так тихо. — Но только смотри — без всякой там фигни!

— Обещаю, — кивнула Аличе и улыбнулась.

Потом она наклонилась вперед и поцеловала его в заросшую трехдневной щетиной щеку.

— Ладно, иди, иди, — сказал Кроцца, сопровождая слова энергичным жестом.

Аличе рассмеялась, и ее звонкий смех висел в воздухе, пока она не удалилась своей особой, прихрамывающей походкой.

В тот вечер Кроцца без всякой надобности задержался в лаборатории. Окинув взглядом комнату, он обнаружил, что некоторые вещи видит несколько иначе, чем много лет назад, когда они, казалось, сами напрашивались, чтобы их фотографировали.

Немного подумав, он бережно извлек аппарат из кофра, куда Аличе всегда помещала его, окончив работу и почистив линзы. Потом вставил объектив, повернул его по часовой стрелке до упора и направил на первый попавшийся предмет — на подставку для зонтов у входа. Вскоре круглый обод подставки, увеличенный в несколько раз, превратился в кратер погасшего вулкана. Но снимать он не стал. Отложив аппарат, Кроцца взял куртку и, погасив свет, вышел. Он шел совсем в другом направлении, чем обычно. И ему никак не удавалось стереть с лица глупую улыбку. Домой ему идти не хотелось.

Церковь была богато украшена цветами. По обе стороны алтаря — роскошные каллы и маргаритки, на концах каждого ряда скамей — миниатюрные букеты из этих же цветов. Установив софиты и панель-отражатель, Аличе присела в ожидании в первому ряду. Служительница церкви чистила пылесосом красный ковер, по которому через час пройдут жених и невеста. Аличе подумала о том разговоре, какой однажды состоялся у них с Виолой. Она не могла бы сейчас сказать, о чем именно они говорили, но хорошо помнила, с каким восхищением смотрела на одноклассницу, какие мысли будоражили ее тогда и… какие планы она вынашивала.

В течение получаса все скамьи заполнились гостями, вновь прибывшие толпились у входа, обмахиваясь листками с текстом литургии.

Аличе вышла на улицу, ожидая прибытия свадебного кортежа. Полдневное солнце грело руки и, казалось, просвечивало их насквозь. В детстве она любила смотреть на ладонь, поставив ее против солнца, — сомкнутые пальцы окаймлялись красным. Как-то она показала это отцу, и он поцеловал подушечки, притворяясь, будто сейчас съест их.