Одиночество, самостоятельность и взаимозависимость в контексте культуры

Манус из Новой Гвинеи разглядел в данном образе счастливую целеустремленность: "Он думает, кем он станет". Но в восприятии жителей Соединенных Штатов Америки это разочарованный, грустный ребенок, удрученный неудачей и тоской. Он не мечтает о том, кем станет в будущем, он предается фантазиям о том, кем никогда не станет, и занятие его - в лучшем случае пустая трата времени. Эти американские табу, налагаемые на пребывание в одиночестве и мечтательность, исторически объяснимы. Суровые табу на слишком близкий контакт с собственным телом требуют "поместить" ширму между телом и самим собой наподобие одеяния, в котором когда-то принимали ванны послушники монастырей. Если ты совершенно один, окружающие могут расценить твое положение как состояние, когда тянет на неприличные поступки; такое точное представление о состоянии искушения автоматически способствует привлекательности соблазна, и приведенная выше фраза матери-американки "Выясни, что там делает Джонни, и скажи, чтобы он прекратил этим заниматься" отдается эхом во взрослой жизни. Табу на мечтательность было полезным во время тяжелых испытаний, выпавших на долю первых переселенцев; слишком долгий взгляд, устремленный в прошлое, лишал их способности мужественно переносить грубую пищу, плохо приспособленное для житья жилище и мириться с неукрощенной или суровой и непривычной природой. Американский ребенок, родившийся в семье первых иммигрантов или родившийся в семье, променявшей однажды сирень и магнолии садов восточного побережья на голые, обдуваемые ветрами равнины Канзаса и Небраска, учился у своих решительных родителей трезво смотреть на будущее, а не мечтать о недостижимых удовольствиях. Показательна в этом смысле европейская сказка о Джеке и бобовом зернышке, которая у самих европейцев заканчивается так: после смерти великана Джек с матерью, довольные друг другом, сидят рядом в сгущающихся сумерках; в то время как в американском ее варианте совсем взрослого мальчика, который дома всем только мешал, отпускают узнать, "почем фунт лиха", и он растет, как бобовое зернышко.

Итак, в младенчестве и раннем детстве американские дети учатся переносить одиночество и радоваться обществу как награде за терпение. В школе их постоянно заставляют проявлять социальную активность. Они привыкают с недоверием относиться к уединенному времяпрепровождению, как к пустому и бесплодному, если не греховному. Затем приходит юность.

Юность и половой партнер

В тех цивилизациях, из которых вышла американская, было принято, чтобы юноша связал себя крепкими пожизненными узами дружбы с другими молодыми людьми. Предполагалось, что, отвыкая от дома, юноша должен найти себе друга, в такой же степени стремящегося определить свое лицо, стать личностью, получая удовольствие от взаимного доверия и самоанализа. Семейные отношения были неизбежно асимметричными, далекими от гармонии отношениями из-за различий в возрасте, поле, авторитете и темпераменте. Но лучшего друга выбирали, веря, что в нем, по сути, можно обрести симметричное зеркальное отображение собственной личности: человек того же пола и возраста, с такими же трудными родителями, от которых надо вовремя улизнуть, и теми же учителями, которых надо перехитрить или которым надо подражать, и с той же навязчивой и оправданной потребностью познать соблазнительное таинство пола, выбрать для себя карьеру и постичь философию жизни. Такая дружба в юности часто становилась прототипом настоящей близости. Она избавляла юношей от одиночества и весьма плодотворно способствовала формированию личности молодых людей. Брак в отличие от дружбы удовлетворял потребности совершенно иного рода, далекие от стремления к интеллектуальному, духовному или философскому общению. В каждой второй из известных высокоразвитых цивилизаций дружба между учащимися одного пола составляла неотъемлемую часть процесса воспитания.