Одиночество волка

Теперь Сафрон сам директор. Он тоже старается не брать на работу судимых. Ненадежные они какие-то.

Таковые к нему заходят. Но далеко не всегда в поисках работы.

– От Клапана я. Ты должен знать, кто это такой, – небрежно роняя слова, проговорил амбал с уродливым рубцом на месте мочки уха.

Сафрон кивнул. Разумеется, он знал, кто такой Клапан. Команда у него конкретная, жирный кусок в Москве. С чеченами у этого Клапана война идет. Ничего, держится молодцом, бьет с размаха не только в ответ, но и первым.

Клапан – да, величина. А это что за мурло? Этот браток что, рэкетнуть Сафрона хочет? Идиот, если так.

– Я знаю, кто такой Клапан, но не в курсе насчет тебя.

– Да это не важно.

– Если не важно, то пойди проспись, потом зайдешь, – заявил Сафрон и с грохотом выложил на стол свой «ТТ».

«Беретта» ушла. На Кручу из-за нее прямо сейчас наезжать неохота. Придет время, и этот мент сам вернет ему все сполна. А пока что он походит и с «ТТ».

– Груздик я.

– А почему не Груздь?

– А потому что ты, Сафрон, не в свои дела лезешь. Коммерса нашего накрыл.

– Да ну? Прямо совсем вашего?

Груздик отодвинул стул из-за приставного стола и сел. Он вел себя борзо, но больше напоказ. Настоящей уверенности ему явно не хватало. Этот фрукт знал, на кого наехал, прекрасно понимал, чем это для него может закончиться. Только надежда на братву заставила его без приглашения сесть за приставной стол.

– Протасов его фамилия. Сто штук с него вчера сняли, – заявил Груздик.

– Кто снял?

– А кто еще здесь, в Битово, может с него снять?

Сафрон знал, кто такой Протасов, и сам хотел с него иметь, но Клапан уже поднимал этот вопрос, и тема была закрыта.

– Ты, Груздик, если не знаешь, то не говори.

– Я всего лишь сообщаю. Говорить Клапан будет.

– Я не при делах. Так Клапану и передай.

– Я-то передам…

– Ты тут пар не пускай, – заявил Сафрон и скривился. – Не боюсь я твоего Клапана. Просто тут я реально не при делах.

– А кто при делах?

– Самому интересно. Передай Клапану, что я в этом разберусь. А если ему нужно, давай забьем с ним стрелку, перетрем.

Груздик неторопливо поднялся, кивнул и сказал:

– Разбирайся.

На этом разговор и закончился. Груздик ушел, а Сафрон загрустил.

«Хрень какая-то с молоком получается, – раздумывал он. – Ладно, какие-то уроды нагрели коммерса, но с каких это болтов Клапан так борзо наехал на меня? Страх совсем потерял? Или хочет показать, что круче него даже яйца не варятся?

Наверное, так оно и есть. Не зря же он отправил своего засланца прямо ко мне в офис, совсем новый. Дескать, я все про тебя знаю, Сафрон!»

Карасева кривила губы, затягивалась сигаретой так, как будто в ней был не табак, а зеленый чай.

– Ну и чего ты грузишь меня, начальник? Не знаю я, кто хату на Первомайской выставил. Не по адресу обращаешься, – заявила она.

– И кто золото у Яловой увел, не знаешь?

– Ну, это, может, и знаю, – ответила Карасева и скривилась еще сильнее.

– Тебя с поличным взяли, а ты не знала, – с усмешкой проговорил Степан.

Дело раскрыто, обвинение предъявлено. Сегодня Карасева и вся ее компания отправится в следственный изолятор. Степан не отказал себе в удовольствии побеседовать с каждым на прощание.

Дел у него много, далеко не все раскрыты. Глядишь, и обломится что.

– С каким поличным? Просыпаюсь, смотрю, рыжье на столе лежит.

– Ну да, Едыкин заснул, ты проснулась. А отключился он сам по себе. Никакого клофелина в крови у него экспертиза не обнаружила, да?

– Глаза у него болели, может, закапал?

– Глаза у тебя. Бесстыжие.

– А какой мама родила.

– Значит, не знаешь, кто на Первомайской работал.

– Может, и знаю.

– Да?

– Только что мне за это будет?

– Ничего.

– Ничего хорошего?

– Ничего плохого. Камеру получше подберут.

– Ага.

– Мало?

– Сигарет бы.

– Кто?

– Только учти, под протокол и слова не скажу.

– Кто?

– Ну, точно не знаю. Но люди говорят, что та сучка, которая с Сафроном хороводится, с жиру бесится.

– Агнесса?

– Еще та профура. А гляди ж ты, центровой стала. Только я тебе, начальник, ничего не говорила.

– О том, что Агнесса центровой стала?

– Хату на Первомайской вроде как она выставила. Мужик ее снял, а она приколоться решила. Хотя не знаю, насколько это правда. Сигареты будут?

Степан кивнул и достал из ящика стола несколько пачек «Примы». Была у него заначка для таких вот случаев. Сигареты дармовые, не жалко.

– И все? – осведомилась арестантка.

Степан пожал плечами, снова открыл ящик стола и хотел вернуть сигареты на место.

– Да ладно, оставь хоть это!

– Что-нибудь еще?

– Мне бы с Леней поговорить наедине.

Степан мотнул головой. Карасева ни в коем разе не должна видеться со своим подельником.

– Обидела я его сильно, – сказала Люба и вздохнула.

– Я скажу, что ты прощения у него просишь.

– Да какое прощение? Не было у нас ничего с Мишкой. Ну… – Карасева замялась.

«Может, и было что-то, но так, по мелочи. Раз или два, вряд ли больше. А это не считается». – Но вслух гражданка Карасева ничего не сказала.

– А то, что мужика с пути истинного столкнула?

– А где он, этот истинный путь? За копейки пахать?

– За копейки он в зоне будет пахать. Тебе-то хорошо, ты варежки шить умеешь, научилась уже, – заявил Степан.