Одиночество жреца. Том I

— И что, тут со всеми так или только с послами? — тихо спросил я у де Гранжей.

— Да что ты, Антон, все хорошо, — ответил Бренард, который сейчас протирал тонким платочком потный лоб, так как его парадный камзол оказался не по погоде теплым, — если бы не грамоты, тебя бы насадили на пики и дело с концом.

Я только покачал головой от такого гостеприимства. Видимо, ксенофобия в Ламхитане просто зашкаливала. Не любили тут чужеземцев.

— А если бы я, скажем, перешел где-нибудь вдали от дорог границу? Что тогда?

— О, каждый встречный мужчина бросал бы тебе вызов, пока в итоге тебя бы не прирезали в очередной дуэли, — спокойно ответил Бренард. — Так что никто дальше, чем на пятьдесят лиг вглубь Ламхитана продвинуться не может.

— И вы все равно торгуете с ними?

— Ну конечно. Они хорошо платят за металл, оружие, северную рыбу и китовый жир. Шерстяные ткани тоже берут, зимами тут по ночам холодно, причем холодно премерзко.

— А покупаете что?

— Ну, сушеные и отварные фрукты, прочие сладости, редкие породы дерева, местную муку, крахмал, да много чего… Но в основном, это что-то простое. Свои инструменты и механизмы они не продают, а жаль. Но в Ламхитане собирают по два-три урожая в год, так что есть, чем торговать. Например, у них очень чистое стекло, не чета нашему. Но вот с металлами проблема, так что очень многие слитки из земель Тиббота грузятся на корабли и отправляются сюда, на юг, — пояснил Бренард.

Добрались до дворца сравнительно быстро — меньше, чем за полтора часа.

Через небольшие узкие окошки, которые больше были похожи на отдушины — чтобы пассажиры не задохнулись — я рассматривал улицы Парты. Вокруг было многолюдно, но наша маленькая процессия рассекала людской поток, будто нож. Никто не рисковал преградить дорогу вооруженной страже. Я видел толпы людей в пестрых и ярких одеждах, которые спешили по своим делам. Было и множество обритых наголо рабов: волосы были прерогативой воинов и свободных людей, причем брили головы даже женщинам, которые носили на лысых черепушках плотно завязанные платки. Очень много людей были с оружием на поясе: с кинжалами или короткими широкими мечами, которые выглядели, как плод любви гладиуса и мачете.

На самом деле, учитывая местный климат, я даже в чем-то завидовал этому подневольному люду: сейчас, сидя в маленькой коробке с двумя мощными де Гранжами, очень хотелось раздеться догола и тоже побрить голову. Чтобы было не так жарко.

Утирая ладонью пот, который заливал глаза, я усмотрел и нескольких вельмож, в чьих волосах было заплетено по несколько тонких косичек — по числу одержанных побед в ритуальных дуэлях или убитых на войне солдат противника.

Вообще, волосы в Ламхитане имели еще большее значение, чем в Клерии. Мне всегда казалась странной фиксация клерийцев на воинских косах и заплетенных в них серебряных и золотых нитях, но тут, на юге, эта традиция вышла на совершенно иной уровень.

Первое — тут большую косу не заплетали, предпочитая носить волосы распущенными или, максимум, собранными в высокий хвост на затылке. Юноша получал право на свою первую косичку в день своего совершеннолетия — в пятнадцать лет, когда его семья устраивала праздник и ритуальное сражение именинника со старшими братьями или главой рода. Все это было в форме игры, так что никакого смертоубийства: как только мальчик признавался юношей и проходил обряд местной бар-мицвы, ему заплетали первую тоненькую косичку — у правого виска, которую перетягивали простой красной нитью. Почему именно так? Ну, местные верили, что таким образом Пал отмечал славных сынов Ламхитана в древности, и, зная, что бог Войны вернул мне косу, я не сомневался, что у этой традиции есть какие-то реальные основания.

После юноша должен был заслужить каждую последующую косичку в своей прическе, если выбирал путь воина; они заплетались за доблесть на поле боя, за защиту слабых от разбойников, за победу в дуэлях, как ритуальных, так и реальных, за поверженных в бою врагов Ламхитана и, само собой, за убийство чужеземцев, которые пришли на земли государства без спроса.

Если же юноша получал образование и выбирал путь служения Софу в качестве мастера, ученого мужа или применяя другой интеллектуальный или созидательный труд, то косичка Пала расплеталась, а на левом виске заплеталась другая — уже перехваченная синей нитью. Бросать ритуальные вызовы, избравшим путь Софа, в государстве запрещалось, а их умышленное убийство или даже увечье каралось смертью.