Одиночество зверя (СИ)

— Тебе какая разница? Здесь не клуб меломанов. Я хочу спокойно работать, а не дёргаться завтра от воспоминаний о твоих выходках.

— Она рассуждает по-дилетантски, но с большим апломбом! — не унималась Ирина, возмущённая искренне и беспредельно. Она жаждала нести просвещение в мир и очень волновалась при встречах с неискушённостью.

— Оставь её в покое, пусть говорит, что хочет. Каждый человек имеет право на собственное мнение, тем более в отношении музыки. Она же не ругает Чайковского или Бетховена?

— Ругать — понятие растяжимое. Критиковать можно кого угодно, вопрос только в аргументации и формулировках.

Дни после первых выборов Покровского бежали быстро, но путаным, рваным темпом. Незапланированные события случались постоянно, всякий раз вызывая страшный переполох. Генерал сохранял спокойствие, вызывал к себе в кабинет опростоволосившихся и делал им строгое внушение в отсутствие свидетелей. Саранцев также прошёл пару раз через эту процедуру, но сохранил о ней странное впечатление благодарности. Покровский почти рычал, сухо и холодно, не глядя ему в глаза, но не орал и не истерил, хотя Игорь Петрович здорово его подвёл глупой ошибкой в материалах для публичного выступления. Тогда, в губернаторском кабинете, он осознал незнакомое прежде желание больше никогда не подводить руководителя. Разумеется, он и прежде не хотел попадать впросак, но по соображениям самоощущения и профессиональной гордости; он и раньше не хотел разочаровывать дорогих ему людей. Теперь он именно не хотел причинять вред руководителю. Хотел от него уважения и высокой оценки, хотел приносить пользу и стать незаменимым. При этом Покровский лично с ним почти никогда не разговаривал, а если случалось, то произносил слова ровным тоном умного человека без нервов и сердца.

Елена Фёдоровна состояла при муже молчаливым советчиком и нештатным имиджмейкером. Первые годы Саранцев не входил в ближайший круг губернатора и видел его супругу только на официальных приёмах, но и там она умела многих озадачить. Тосты за столом не поднимала, с речами ко всей массе приглашённых не обращалась, но в отдельных частных разговорах время от времени заводила речь о своём благоверном, и всякий раз он вдруг оказывался непохожим на себя, как его знали люди.

В губернаторском штабе не было бывших сослуживцев генерала, и даже бывшие офицеры имелись, как водится, только в кадровой службе. Высоколобые выпускники всевозможных университетов тайно, а некоторые почти явно, воспринимали управленческие методы и административные способности матёрого солдафона с иронией. Мол, человек привык мановением пальца бросать людей за решётку по причине одной расстёгнутой пуговицы, а в штатской жизни требуются совсем иные подходы. Но истории Елены Фёдоровны во многом посягали на прочные мифы и создавали образ другого человека: спокойного, рассудительного, высоко ценящего подчинённых и готового ради них на жертвы. Университетские втихомолку пересмеивались и вышучивали верную половину губернатора.

— Елена Фёдоровна, зачем вы делитесь со всеми своими воспоминаниями? — спросил её однажды Саранцев. — Знаете, вам не верят.

— Кто не верит? — совсем искренне удивилась та.

— Многие из тех, кому вы рассказываете о Сергее Александровиче. Понимаете, все знают его несколько с иной стороны, — Саранцев испугался собственной наглости. — И не могут принять вашу откровенность за чистую монету.

— Господи, а я-то подумала! — рассмеялась губернаторша. — Знаете, мне всё равно.

— Зачем же вы тратите на них время?

— Да я и не трачу. Так, болтаю о пустяках. Надо же чем-нибудь время занять. А вы верите?

— Я? — Саранцев рассердился на себя за несвоевременно затеянный разговор. — Я не задумывался, честно говоря.

— То есть, тоже не верите? Вы не бойтесь, я не пожалуюсь мужу. Мне просто любопытно.

— Я думаю, рассказы жены о муже — всегда не о том человеке, которого знают все остальные.

— Это как же понимать?

— Жёны не лгут о мужьях, они просто знают их, как облупленных, и видят не замечаемое другими.

— Изящно вывернулись, Игорь Петрович, поздравляю. Значит, стоит поговорить с вашей Ириной о вас?

— Ни в коем случае! Хочу сохранить тайну. Как ужасна была бы жизнь без женщин!

— Без женщин жизни не было бы вовсе, Игорь Петрович. Впрочем, без мужчин — тоже. Знаете, почему я вышла за Сергея?

— Не представляю. Наверное, он был бравым курсантом?

— Он тогда ещё не поступил в училище. Это я его заставила.

— Вы?

— Я. Удивлены?

— Удивлён. Это вы с дальним прицелом, хотели стать генеральшей?

— Думаете, я знаю, чего хотела в шестнадцать лет? Кто вообще знает о себе такое? Вы вот, например, знаете?

Саранцев попытался вспомнить себя в старших классах школы и безоговорочно принял точку зрения собеседницы. Каша в голове из глупых фантазий и ошибочных представлений об окружающем мире, а самое яркое чувство — стремление к нарушению правил, сдерживаемое страхом. Вот его самоощущение тех далёких времён.