Одиночество зверя (СИ)

Гость сделал общий лёгкий поклон и с интересом осмотрелся, словно собрался провести в подсобке много времени и хотел убедиться в её пригодности для проживания. Итог быстротечной ревизии оказался, судя по всему, положительным — Пётр Сергеевич одобрительно улыбнулся и даже потёр руки:

— Ну что ж, вы неплохо устроились. В какой-то мере, можно даже позавидовать. Как говорится, бывает хуже.

— Мы здесь достигли наиболее удачного соотношения цены и качества, — объяснил Худокормов, также обводя хозяйским взглядом скромное помещение. — Проходите, Пётр Сергеевич, присаживайтесь. Что вас привело в наши палестины?

Наташа действительно слышала и читала о Ладнове, неполными обрывками, без начала и конца — бывалый диссидент, сидел ещё при коммунистах, но до сих пор не нашёл покоя. Временами на него ссылался Худокормов, иногда его фамилия попадалась ей в Интернете или в книгах, она невольно воспринимала его как одного из деятелей отечественной истории, и внезапная личная встреча застала её врасплох.

Ладнов тяжело опустился на предложенный ему стул, вновь оглядел присутствующих и улыбнулся:

— Испугались? Думаете, призрак явился из небытия? Живой, я живой. Вот, решил познакомиться с новым поколением борцов. Не возражаете?

— Что вы, Пётр Сергеевич, мы рады вас видеть. Хотите чайку или кофе? Ребята, давайте прервёмся на время — гостя нужно принять по-человечески. Сообразите там что-нибудь, прикупите печенюшек у наших хозяев.

Ладнов громко засмеялся:

— Ну вот, в одну минуту дезорганизовал всю деятельность оппозиции. Я на такой убойный эффект не рассчитывал.

— Ничего страшного, Пётр Сергеевич, можно и прерваться на часок. Посидим, поболтаем, переймём опыт. Вы ведь поделитесь, я надеюсь?

Ребята пришли в себя и засуетились, украдкой бросая любопытные взгляды на необычного гостя. Тот продолжал балагурить, адресуя шутки не одному только Худокормову, но и всем присутствующим. С неослабевающим интересом он разглядывал активистов, обстановку неуютного помещения и оборудование, подмечал всё новые и новые подробности, делал мысленные заметки и сопоставлял со своим советским опытом диссидентства.

— Занятный тип, — шепнул Лёшка Наташе. — Тиль Уленшпигель в старости. Ты его читала?

— Нет, — честно ответила та. — А что он написал?

— Много чего. Мемуары, гора публицистики. Неуёмный темперамент, бескомпромиссная натура. Когда в КГБ ему предложили выбрать между эмиграцией и тюремным сроком, выбрал второе. Ты бы так смогла?

— Откуда я знаю? Разве можно заранее судить о себе?

— Наверное, нельзя. Но многие из тех, кому предлагали такую же альтернативу, предпочли уехать.

— Ты ведь не собираешься их осуждать за желание выжить?

— Нет, не собираюсь. Но вот Ладнов сел, вместо прогулок по Парижу или Нью-Йорку. Сел за слова, а не за преступление. Ведь к тебе тоже могут однажды придти и сказать: либо назови чёрное белым, либо увидишь небо в клеточку. Ты когда-нибудь думала об этом?

— Не думала. Зачем пугаться раньше времени?

— Почему раньше времени? Люди уже сейчас сидят, всего лишь за участие в демонстрациях. Даже Авдонин сидит, а у него ведь возможностей для защиты больше, чем у любого из нас. Ни у тебя, ни у меня бригады адвокатов не будет. Для Покровского всё просто: главное организовать метателей булыжников пролетариата в полицию, а кого вместо них посадить — вопрос отдельный. Думаю, мы с тобой в проскрипционных списках пока не значимся, но кто знает! На карандаш нас наверняка уже взяли.

— Ты думаешь? — насторожилась Наташа. — По-твоему, у ФСБ нет более важных занятий?

— Это и есть их главное занятие. Антитеррористическая деятельность — лишь повод для бессудных репрессий. Периодически объявляют об уничтожении якобы организаторов того или другого взрыва, но кто знает, кого там ликвидировали на самом деле, если суд не состоялся? Нам предлагают верить на слово, а на каком, собственно, основании? После всех беззаконий мы почему-то всё ещё должны полагаться на безгрешность спецслужб! За кого они нас держат?

— Ладно, успокойся. Я тебе не ФСБ. В тебе столько нерастраченного пыла! Ты не пробовал заняться актёрством?

— Не пробовал, — обиженно буркнул Лёшка и опустил голову.

Наташа осадила себя и подумала собственных несовершенствах. Участвуя в акциях «Свободной России» и ночуя время от времени в изоляторах, она не задумывалась об опасности настоящего тюремного заключения. Литературные впечатления она получила в основном из «Графа Монте-Кристо» и «Архипелага ГУЛАГ», и теперь пыталась основать на них собственные фантазии. Каково это — утратить свободу? Сможет ли она идти к цели, зная о неизбежности тюрьмы? Перед мысленным взором встали глухие металлические ворота, виденные по телевизору, ряды колючей проволоки, мрачные камеры с зарешеченными окошками под потолком. Люди и там живут, но добровольно согласиться на такую жизнь ради принципа?

— Лёня, ты каким образом это помещеньице выбил? — неожиданно спросил Пётр Сергеевич.