Одиночество зверя (СИ)

— Неужели я настолько путано изъясняюсь? — искренне огорчился Ладнов. — Честное слово, просто хотел вас успокоить. Вы, кажется, разглядели во мне матримониальные намерения. Но я теоретик чистой воды.

— Теоретик чего?

— Семейной жизни, разумеется. Изучаю её в назидание современникам и потомкам как пример атавистического инстинкта, наиболее глубоко проросший в цивилизацию. Правда, и несколько покалеченный ей. Антропологи, отталкиваясь от исследований бытования человекообразных обезьян и примитивных племён склонны предположить полигамное устройство быта первобытных племён. Оно более рационально в смысле выживания вида — потомство дают только наиболее сильные самцы, а не все подряд. Торжество же христианства на значительной части Земного шара привело к моногамии и ухудшению конкурентоспособности человечества.

— Какой конкурентоспособности? Что вы плетёте? С кем конкурирует человечество?

— Ладно, не так выразился. Не конкурентоспособности, а соревновательности. Если любой безвольный дурак может найти жену, завести детей и воспитать из них таких же мямлей, как и он сам, качества человечества как вида неизбежно снижаются, дураков ведь больше, чем умных.

— Нет, вы всё-таки ненормальный. Кто вас сюда пустил?

— Да так как-то, само собой получилось. Пришёл вот, и всё тут.

— Вы предлагаете вернуться к многожёнству?

Ладнову не оставалось ничего другого, кроме как оставаться дураком, и он продолжил свои витиеватые бессмысленные речи. Девушка скоро махнула на него рукой и отвернулась, а потом и пересела подальше, где рядом с ней не оказалось свободных мест.

Ладнов отчаялся, но в следующий раз они встретились на очной ставке по подозрению в причастности к изданию «Хроники». Заполняя протокол, следователь невольно представил их друг другу — имя девушки звучало волшебно. Марина! Потянуло морским бризом, повеяло югом и пляжем, вкус молодого вина коснулся губ. В самый неудачный момент Ладнов предался мечтам, а ведь следовало сосредоточиться на деле. Правда, особых поводов к задумчивости тоже не возникло: они никогда не виделись в связи с «Хроникой», и могли честно дать соответствующие показания.

— Знакомы ли вы с этой женщиной? — скучным голосом спросил следователь.

— Кажется, виделись мельком на каких-то посиделках, — проводил политику честности Ладнов. — Она меня отшила.

Правила поведения на допросах требовали не отвечать отрицательно на все вопросы, но признавать безобидные обстоятельства.

— Сколько раз виделись?

— Насколько я помню, однажды.

— Где именно?

— Извините, не вспомню. Я часто по гостям хожу — натура у меня общительная.

— И всё-таки? Назовите несколько наиболее вероятных адресов.

— Нет, не назову. Нет ни одного адреса, вероятного более других.

— А вы знаете этого человека? — обратился следователь к Марине.

— Припоминаю, — ответила та. — Он худший семьянин из всех, кого я встречала в своей жизни.

Марина состояла под следствием, и, видимо, Ладнова просто решили напугать осведомлённостью о деталях его подпольной деятельности. Пару раз его уже вызывали на Лубянку и проводили беседы, советовали не идти против народа и взяться за ум. Теперь ему показали арестованную Марину, но зачем? Не могут же они знать о его сердечных тайнах. Или кто-то видел его бессмысленный и беспощадный заход на знакомство и сообщил в карательные органы? Выходит, в сообществе есть предатель? Или предатели?

Марину определили в психбольницу, с ней нельзя было видеться, но Ладнов решил написать ей письмо. Сочинение текста сильно осложнялось мыслями о гэбистах, которые непременно его прочтут. После долгих сомнений он вымучил из себя послание незнакомке, без чувств и мыслей — только о желании продолжить знакомство за стенами кабинета следователя и больничной палаты, без объяснения мотивов. Он и сам не понимал своего желания. Как можно понять причины влечения? Он просто хотел быть с ней до самой смерти, и совсем не пугался такой перспективы.

Конкретных планов он не вынашивал. Если невеста сидит в психушке и не догадывается о твоём желании на ней жениться, трудно рассчитывать на взаимность. Две встречи, такие разные, казались Ладнову схожими в главном: они сделали Марину ближе. Она уже не казалась ему чужой, хотя не случилось ни единого свидания, даже поцелуя, даже невинного похода в кино. Только один смутный разговор ни о чём и дача показаний под протокол об отсутствии между ними каких-либо связей, личных или деловых.