Одиночество зверя (СИ)

— Замечательно. Впечатления останутся неизгладимые, особенно у Маргариты Григорьевны.

— Я же не сделал ей внушение за ущемление ваших интересов.

— Да, я только удалилась из школы под ручку с тобой. Зрелище незабываемое, ещё и заснятое на сотню телефонов.

— Слух о вас пройдёт по всей Руси великой, родители со всей округи станут добиваться, чтобы именно вы приняли класс их отпрысков, а администрация, вплоть до министра народного образования, будет перед вами трепетать.

— Думаешь, я должна радоваться таким перспективам?

— Конечно. Мне кажется, перспективы вполне радужные.

— А я боюсь.

— Чего?

— Сама не знаю. Решат люди, будто я приближённое лицо, пойдут с просьбами. А я же остаюсь обыкновенной учительницей.

— Может, скоро директрисой станете и будете дверь в кабинет заведующего РОНО ногой открывать. Разве плохо?

— Чего же хорошего? Предпочитаю преподавать литературу и русский язык оболтусам, пользы больше принесу.

— Силой же вас не повысят. Хотите — продолжите нести свет в массы. Но то же РОНО ради вашей школы расстарается.

— За счёт других школ? И по всем углам станут шептаться, что я — серый кардинал и не заслуживаю свалившихся на меня почестей.

— Вы так плохо думаете о своих коллегах?

— Обыкновенно думаю, как о людях, не святых. Если тебе дают меньше, а другому — больше, поскольку у него связи на самом верху, положительные эмоции у тебя не возникнут, только самые низкие.

— Куда ни кинь, всюду клин? Надеюсь, я не отравил вам жизнь?

— Да нет, ну что ты. Жутко хочу с вами встретиться, поболтать, повспоминать.

— Но лучше было мне не светить физиономией?

— Да ну их, пусть подавятся. Я и до сих пор в благостной тишине не жила, и теперь никакой катастрофы не случится. Пускай говорят, и раньше всякое говорили. У меня есть друзья, они никогда ничего плохого не подумают, если только я гадость не сделаю. А не собираюсь. И плевать мне на прочих, всяких там шептунов.

— Узнаю ваш характер. По сей день храню о нём яркие воспоминания.

— В самом деле? Сможешь высказать мне всё наболевшее.

— Не премину. Надо же и посмеяться когда-нибудь, не всё сражаться за правду.

— Устал вершить судьбы?

— Ничего я не вершу, Елена Николаевна. Просто делаю свою работу.

Машину несколько раз качнуло, она замедлила ход и остановилась. Саранцев на сей раз не спешил открывать дверь и дождался, когда их распахнут телохранители, смущённые неправильным размещением пассажиров. Они выбрались на прохладный воздух сентябрьский воздух и обнаружили вокруг сосновый бор, в отдалении — дорогу, а прямо перед ними — некое подобие бревенчатого теремка. Он вовсе не сохранился с давних пор, его явно соорудили по картинкам из детских книжек.

— Занятное строеньице, — сказал Саранцев. — Нужно какое-нибудь заклинание, чтобы сюда попасть?

— Нет, — откликнулся Конопляник, встречавший вновь прибывших на пороге с видом благожелательного хозяина. — Достаточно заплатить деньги.

Глава 22

Студенты утолили голод и напились чаю, их обуяла жажда деятельности и желание оставить след в истории. Худокормов встал в центре комнаты и обратился к активистам:

— Ребята, сегодня наш план действий заключается в следующем. Сейчас едем на встречу с Координационным советом. Состоится общее собрание московских отделений с целью оглашения новых задач партии, сможете задать свои вопросы. Убедительная просьба — не мелочиться и решать проблемы теоретического порядка, а не бытового. Организационные вопросы мы должны решать сами, золотой дождь на нас не прольётся.

— До самой ночи собрание? — спросил кто-то недовольным тоном.

— Нет, часа на два-три, как получится. Повестка дня прежняя, шаги, необходимые для обеспечения основных прав человека: свобода слова и собраний, освобождение политзаключённых. Так сказать, обсудим требования к партии, предъявляемые на современном историческом этапе.

— Я бы сказал, требования с вековой историей, — ехидно заметил Ладнов. — Даже двухвековой и более. Со времён Радищева и Новикова. А до них и слов таких никто не знал, хотя в Британии habeas corpus act действует с семнадцатого века.

— Тем не менее, ослаблять давление нельзя, — продолжил Худокормов. — Вода камень точит, терпение и труд всё перетрут и так далее.

Молодёжь постепенно выбралась на улицу из подсобки продовольственного магазина и загрузилась в белый микроавтобус. Вместе с Худокормовым вышел Ладнов и последовал за остальными. Царило радостное возбуждение, будто в преддверии больших благоприятных изменений в жизни.

Салон наполнился многоголосым хором, смешками и озорными выкриками. Молодёжь получала удовольствие от осознания своей причастности к делу Радищева и Герцена. Микроавтобус тронулся с места, и Наташа принялась смотреть в окно на скучные дома и суетливых людей. Рядом с ней сидел Лёшка и смотрел соседке в ухо.

— Безвозмездная деятельность — наиболее человеческое проявление из всех возможных, — сказал он.

— Ты о чём? — с удивлением повернулась к нему Наташа.