Одиночество зверя (СИ)

Ответ Саранцева легко предугадывался: государственные каналы не контролируются ни правительством, ни администрацией президента, и действующее законодательство не препятствует созданию национальных частных телесетей. В своей жизни Ладнов много разговаривал с самыми разными людьми — от президента Рейгана и американских журналистов до сотрудников КГБ и уголовников. Он многое узнал о человеческих лицах, умел различать ложь, полуправду, неуверенность, истовое поклонение идеалам и безграничный цинизм. Физиономия Саранцева показалась ему непроницаемой. Лёгкая улыбка, уверенный взгляд — ни малейших признаков смущения. Лица начальников всегда возбуждали у Ладнова особое любопытство — верят ли они искренне в свою ложь? Саранцев не выглядел простаком — повадки матёрого политика он освоил давно и владел ими почти безупречно. Как строить с ним разговор, как утверждать общеизвестное и понятное вопреки его упорному отрицанию? Сказать: нет, вы не правы? Или — вы лжёте? Или — вас ввели в заблуждение? Наверное, последний вариант самый унизительный — он предполагает умственную и административную ущербность главы государства. Обвинение во лжи — агрессивное и оскорбительное, констатация неправоты — покровительственно-снисходительный жест. Мол, вы, конечно, не знаете, так я вас сейчас просвещу. По личному впечатлению Ладнова, Саранцев, разумеется, понимал реальное положение дел, но не считал свои слова ложью, а воспринимал их как законный инструмент политической борьбы. Признание президентом массового беззакония со стороны властей предполагает в качестве единственно возможного следующего шага отставку его самого, либо премьер-министра Покровского, поскольку при сохранении генерала в политике никакие реальные перемены политического режима не представляются возможными. Потому Саранцев, как показалось Ладнову, вовсе не мыслил категориями правды и лжи, а исключительно мотивами целесообразности.

Дискуссия президента с оппозиционерами разом обострилась и перешла в повышенные тона возмущения и неприятия, но тот нисколько не смутился и не растерялся, а с прежней улыбкой продолжал повторять сказанное им с самого начала: всё хорошо, вы ничего не понимаете, или, скорее — вы занимаетесь провокациями. Ни того, ни другого президент не говорил открыто, но не оставлял возможностей для других вариантов комментирования его позиции. Тогда Ладнов поинтересовался, зачем они вообще здесь собрались.

— Вы прекрасно знаете, — ответил Саранцев. — Ищем пути взаимопонимания и совместных действий во благо России.

— Мы ничего не ищем, — холодно заявил Ладнов. — Вы прекрасно знаете все наши претензии к российской политической системе — мы же не делаем из них тайны. И мы очень хорошо осведомлены о вашей позиции, в наше время личная встреча не обязательна для прояснения убеждений друг друга. Единственно возможный смысл сегодняшнего мероприятия — в прямом диалоге признать неоспоримые факты и оттолкнуться от этого признания в дальнейшем движении к демократизации. Вы же позвали сюда ваше телевидение, чтобы показать Западу вашу открытость и готовность к диалогу, которых на самом деле и в помине нет.

— Я думаю, прокурорские речи нам здесь не нужны, — сбросил улыбку Саранцев. — В диалоге не может быть априори правых и виноватых — каждая точка зрения подлежит обсуждению, а не осуждению.

— Могут отличаться разные точки зрения в оценке одних и тех же событий, но не в констатации фактов. Спорить можно, только если все участники дискуссии признают чёрное чёрным, а белое — белым. В противном случае, разговор ограничится рассуждениями о смыслах: что считать чёрным, а что — белым.

— То есть, вы выдвигаете в качестве предварительного условия для вступления в диалог капитуляцию оппонента? — вновь слегка улыбнулся Саранцев. Он явно опомнился от минутного возмущения и вновь шёл в бой с поднятым забралом.

— Если ваша принципиальная позиция в том и состоит, что Россия должна остаться авторитарным государством, где не соблюдаются законы и люди не имеют прав, гарантированных Конституцией и хартией ООН, то нам и не о чем разговаривать, — сухо заметил Ладнов. — Если же вы желаете двигаться к демократии, то, очевидно, для начала следует признать её отсутствие на данный момент.

— Если бы у нас не было демократии, сегодняшняя встреча не состоялась бы.

— По-вашему, мы должны сказать вам спасибо за то, что не сидим в тюрьме? Это — не ваше благодеяние от широты души и благородства чувств, обеспечение правопорядка в стране относится к сфере ваших должностных обязанностей. Вы должны бы у нас спросить, насколько хорошо вы справляетесь со своей работой, а не ждать аплодисментов за сам факт своего существования.